Направление ума и поэтических вкусов дано А.С. Пушкину его лицейскими учителями. Первое пробуждение лицейской музы поэта, по мысли наиболее раннего биографа В.П. Авенариуса, «должно быть всецело отнесено к заслугам профессора латинской и российской словесности Кошанского». Что знаем мы о том, кто был первым учителем русского языка и словесности нашего величайшего национального поэта?
Дата рождения Николая Федоровича Кошанского – 1784 или 1785 г. Он учился в Московском университетском пансионе одновременно с В.А. Жуковским, а будучи студентом Московского университета, преподавал риторику в Благородном университетском пансионе и Московском воспитательном доме, Екатерининском московском институте, пансионах и частных домах. В 1802 г. Кошанский окончил сразу два факультета Московского университета: философский (с золотой медалью) и юридический. Затем преподавал латинский и греческий языки в университетской гимназии, российскую риторику в Московском университетском пансионе, а с января 1805 г. был магистром философии и свободных наук. В 1807 г. Кошанский защитил диссертацию на тему «Изображение мифа о Пандоре в античных произведениях искусства» (на латинском языке!), получив степень доктора философии.
Ко времени открытия Царскосельского лицея в 1811 г. это был молодой, но уже известный искусствовед-ученый и филолог. Кошанский преподавал в Лицее российскую словесность и латинский язык до 1828 г., когда по состоянию здоровья вынужден был покинуть службу.
Я.К. Грот, учившийся в Лицее с 1826 г., среди «очень хороших профессоров» называет Кошанского – по русской и римской литературе. К концу своей педагогической и ученой карьеры Кошанский накопил огромный опыт, который реализовал в двух учебниках – «Общая риторика» (1829) и «Частная риторика» (вышел посмертно в 1832 г.).
Кошанский скончался в конце 1831 г. в Санкт-Петербурге при вспышке эпидемии холеры.
С тридцатых годов XIX века наступает слава Кошанского как создателя известных учебников риторики, по которым учились несколько поколений российских учащихся.
Преподаванию в Лицее филологических наук, и прежде всего российской словесности, уделялось главнейшее внимание. И хотя специальный предмет «русский язык» отсутствовал в расписании лицейских дисциплин, очевидно, что русскому языку и словесности (античной, отечественной, иностранной) отводилась главенствующая роль.
Занятия в Лицее открылись лекцией Кошанского «О преимуществах российского слога».
В.П. Авенариус так описывал занятия Кошанского: «Страстный любитель древней классической поэзии, талантливый переводчик многих классических произведений, Кошанский с увлечением молодости старался втянуть и своих юных слушателей в этот отошедший уже в вечность, но все еще чарующий мир. А на уроках русского языка рядом с заучиванием од Ломоносова и Державина, басен Хемницера и Крылова он посвящал мальчуганов и практически в тайны стихосложения».
Очевидно, в отборе текстов для занятий сказался вкус Н.Ф. Кошанского: он не только предлагал классические образцы (их воспитательный эффект очевиден), но в 1826–1828 гг. наряду с текстами Гомера, Корнелия Непота и Федра разбирал тексты Пушкина и Жуковского, о чем вспоминает учившийся в лицейском пансионе с 1823-го, а в Лицее – с 1826 по 1832 год создатель классической нормы русского правописания, автор многочисленных трудов по истории русской литературы академик Яков Карлович Грот.
Впрочем, оценки Кошанского как современниками, так и потомками достаточно противоречивы. Едва ли не основным аргументом в отрицательной оценке Кошанского послужило обращение к нему самого Пушкина в стихотворении «К моему Аристарху». Любопытно восстановить по тексту стихотворения личность Кошанского, способ преподавания и общения с учениками. При этом надо помнить, что стихи пишутся 16-летним юношей зрелому учителю, и для объективного суждения об их отношениях необходимо помнить об «образе автора» с определенными и взглядами на мир:
Помилуй, трезвый Аристарх,
Моих бахических посланий,
Не осуждай моих мечтаний
И чувства в ветреных стихах…
Кошанский разбирал – и, видимо, весьма критически – первые стихотворные опыты лицеистов. Не будем выносить скорого суждения, кто был прав в таких разборах – юный ученик (хотя и Пушкин) или опытный учитель. Очевидно, что учитель «осуждает», а самолюбивый талантливый ученик не терпит критики. Здесь же юный Пушкин формулировал свою литературную позицию наслаждения жизнью и удовольствий, отсутствия отягощающих трудов, догматических правил и т.д. Что это, как не традиционная юношеская бравада, противопоставляемая родительскому или учительскому опыту? Но Пушкин объясняет свою позицию. И скорее всего это прямой намек на содержание занятий Кошанского:
Плоды веселого досуга
Не для бессмертья рождены,
Но разве так сбережены
Для самого себя, для друга,
Или для Хлои молодой.
Помилуй, сжалься надо мной –
Не нужны мне твои уроки.
Я знаю сам свои пороки.
В Лицее у Пушкина были два учителя словесности – Н.Ф. Кошанский и А.И. Галич. Отношение к А.И. Галичу, заменившему Н.Ф. Кошанского вследствие болезни последнего с 10 мая 1814 г. по 1 июня 1815 г., было, напротив, явно дружелюбным. А.И. Галич – антипод Кошанскому: если Кошанский – «угрюмый цензор», то Галич как раз любит «праздность и покой»; если Кошанский – «гонитель», то Галич – «мудрец ленивый», зовущий «в приют поэзии счастливой», в ком «трудиться нет охоты…». Так какой же тип учителя лучше: «гонитель» и «обличитель» или «ленивец» и «верный друг бокала»?
В Кошанском и Галиче мы видим два противоположных педагогических метода как типа общения с учениками. Один представляется строгим и педантичным, но за этими качествами стоит большая любовь к ученикам и дружба с ними. Другой «беспечен» и «ленив», но философическими беседами пробуждает искры вдохновения у своих учеников.
Большинство наших пушкинистов попали под влияние оценки юного Пушкина, причислив Галича к разряду «прогрессивных» и «либеральных», а Кошанского – к числу «педантов» и «староверов». Так, Ю.М. Лотман среди учителей Пушкина упоминает лишь Куницына и Галича, «не чуждых либеральных идей», и полагает, что «преподаватели, подобные Куницыну, и директор Малиновский действовали главным образом не лекциями (Куницын не обладал даром увлекательной речи), а собственным человеческим примером, показывая образцы гордой независимости и «спартанской строгости поведения». Но что за «спартанская строгость поведения» у «верного друга бокала и жирных утренних пиров», обладающего «крепким сном ленивца»?.. Очевидно, что односторонний взгляд, не учитывающий все стороны личностей изучаемых педагогов, будет поверхностным, особенно если не обратиться к анализу текстов, правленых Кошанским, а затем к его собственным учебникам риторики.
Для достижения целей воспитания и образования любого пишущего или говорящего человека, по мнению Кошанского, существуют три средства (и в этом состоит задача риторики): «1. Чтение, 2. Размышление, 3. Собственные упражнения». Чтение требуется, чтобы «замечать лучшие слова, идеи, выражения, прекрасные мысли», размышление образует «способность рассуждать», а собственные упражнения необходимы потому, что «тот, кто не упражнялся в составлении учебных сочинений, всегда будет не тверд в слоге и не сможет написать десять строк связно».
Кошанский и будет постоянно заниматься требованием чтения, образования ума через «размышление» и, конечно, тренировкой поэтического таланта лицеистов. Вывод о том, что Кошанский «действительно сыграл большую роль в литературном образовании и развитии как самого Пушкина, так и его товарищей», делает и академик Я.К. Грот.
Практическое посвящение в тайны стихотворства имело определенную методику, с которой интересно познакомиться и современному педагогу.
Кошанский получал от лицеистов их стихотворные произведения и давал им словесные оценки. Вот, например, на первое стихотворение Илличевского «Добродетель» он записывает: «Мысль и стихи очень хороши». К сочинению в прозе «Бурная ночь», кроме заметки на полях «C`est beau», значимый учительский совет: «Окончание прекрасно. – NB. Владея языком, должно уметь употреблять его. – План вашей бурной ночи несколько темен – не везде верно изображение природы – особенно переход от вечера к утру. Есть много слов излишних, много не то значащих, что Вы сказать хотели. Но все вообще показывает Вашу способность владеть языком и счастливый дар легко выражать мысли и чувства. Прошу Вас, М.г., быть осторожным в выборе слов и заменять все бурносмешное скромным благоприличием и тихим чувством. Ваш слуга Кошанский» [Грот 1998: 161].
Стиль уважительного и требовательного общения с юными лицеистами несомненно был значимым педагогическим постулатом учителя Кошанского. При этом Кошанский не только делал письменные критические заметки для своих учеников, но и много беседовал с ними, не жалея времени и сил: «Большую часть замечаний я сказал и скажу изустно…» – пишет он, разбирая историческую оду «Освобождение Белграда». Впрочем, затем, как истинно увлеченный человек, подробно разбирает сюжет написанной оды с остроумными замечаниями о том, что описание колодцев может быть «хорошо для историка, а поэту никак нельзя из них напиться».
Хотя взгляды учителя представлялись Пушкину и другим лицеистам несколько архаичными, скорее всего это дань юношеской незрелости, не склонной особенно располагаться к серьезности и требовательности классического учителя. Относительно филологической концепции и методических взглядов Кошанского существует ряд мифов, которые с трудом поддаются пересмотру. Один из таких мифов – тезис о приверженности Кошанского «выспренности»: в сочиненных Авенариусом диалогах Кошанского с лицеистами учитель настаивает, чтобы стихи были «подобающе выспренними». Очевидно, что это выдумка позднейшего биографа: при всей приверженности классическим вкусам Кошанский не мог настаивать на пустой и холодной выспренности стиля – напротив, в «Риториках» постоянны требования яркого воображения, искреннего вдохновения, точного «природного» описания, простоты и краткости стиля.
Особо надо сказать о филологических трудах Н.Ф. Кошанского. Хотя Кошанский был известен как литератор и переводчик множества романов и эстетических трактатов, наибольшую славу и влиятельность принесли ему педагогические труды. Так, учебник латинской грамматики выдержал 11 изданий (СПб., 1811–1844), русской грамматики — 9 изданий (СПб., 1807–1843), «Общая риторика» имела 10 изданий (1829–1849) и «Частная риторика» – 7 изданий (1832—1849). Количество изданий ясно говорит о влиятельности личности автора и его идей: даже после кончины педагога (1831) его книги продолжали активно переиздаваться.
Если общая риторика излагала общие правила составления сочинений, то частная риторика предлагала правила к отдельным видам: как писать письма, как вести разговоры, как строить учебные и ученые сочинения, каковы разновидности ораторского красноречия, наконец, как пишется художественная (или изящная) проза.
«Общая риторика» Н.Ф. Кошанского начата замечательным определением сущности человека, который отличен от «прочих животных» «силой ума и даром слова»: «сила ума проявляется в понятиях, суждениях и умозаключениях: вот предмет логики. Дар слова заключается в прекраснейшей способности выражать чувствования и мысли: вот предмет словесности».
Дальнейшее определение словесных наук требует выделения трех главных частей: грамматики, риторики и поэзии, граничащих с эстетикой. Предмет грамматики – «слова», риторики – «преимущественно мысли», поэзии – «чувствования». Согласно Н.Ф. Кошанскому, риторика имеет «предметом мысли» и показывает: «1. Откуда они почерпаются (изобретение); 2. Как приводятся в порядок (расположение); 3. Как излагаются (выражение мыслей)».
Словесность, названная «способностью выражать мысли и чувствования», подразделяется на прозу (ее изучает частная риторика) и поэзию (изучается пиитикой).
Одним из первых Н.Ф. Кошанский пытается разделить значения словесности и литературы. В начальном определении они даны как синонимы: «Словесность, или литература, вообще наука, объемлющая полное знание одного или многих языков и все письменные произведения и писателей». Однако литература – понятие более узкое, поэтому существуют понятия истории литературы как «истории писателей» и «литературы какой-либо науки или искусства – собрания сочинений или писателей по той части».
Именно Кошанскому принадлежит наиболее разработанное учение об источниках изобретения мыслей. В название первой важнейшей части риторики (после определения «словесных наук») Кошанский вводит термин «источник мыслей» и, как бы возражая противникам «источников изобретений», определяет: «Первый и главный источник всякого сочинения есть предмет или предложение. Предметом сочинения называют одно понятие, идею, одно слово. Например: Провидение. Весна. Буря... Предложение заключает в себе краткую, полную мысль, которая говорит что-либо ясно уму и тайно сердцу».
Итак, главный «источник» – сам «предмет». Что система топов – вовсе не набор формальных правил для Н.Ф. Кошанского (в чем его обвинят и К.П. Зеленецкий, и В.Г. Белинский), доказывается и последующим рассуждением: «Когда дано или избрано предложение, то прежде всего старайтесь хорошо понять его...» Таким образом, Н.Ф. Кошанский настойчиво призывает к размышлению, а не к формальному использованию топов.
«Действие» же «ума», когда ритор создает новые мысли, слова, выражения, «называется в риторике изобретением». Классификация «источников изобретения» Н.Ф. Кошанского настолько педагогически и писательски целесообразна, что на нее и современному учителю следует обратить особое внимание. Согласно Н.Ф. Кошанскому, существуют три рода источников изобретения: первый дает способы распространять одно предложение; второй «учит из одного предложения выводить другие»; третий показывает, «откуда почерпаются доказательства, согласные с целью писателя». «Открывать в одной мысли другие, искать в данном предложении новые значит мыслить. Нельзя тому сочинять, кто не умеет и не хочет думать: хорошо писать значит хорошо думать». Пользование источниками предполагает избирательность: «Не в каждом источнике вы найдете новые мысли для вашего предложения, но в разных источниках... что-либо новое, изящное, прекрасное».
«Размышляй!» – призывают и М.М. Сперанский, и К.П. Зеленецкий, но в сущности ни тот ни другой не предлагают педагогического метода.
Н.Ф. Кошанский фиксирует внимание читателя и учеников (сила его книг – в обращенности к учащимся) на значении теорий изобретения и расположения: «Располагать сочинение значит обнимать рассудком все части его и, соображая одну с другою, назначать по нравственному чувству место для каждой». Правила, о которых пишет Н.Ф. Кошанский для «юной неопытности», предвосхищают позднейшие упреки В.Г. Белинского и К.П. Зеленецкого, поскольку всякие правила должны быть подкреплены «собственным размышлением и наблюдательным чтением лучших сочинений». Точно так же и «искусственность» риторических правил (при их нормативности) нивелируется, когда видишь рекомендацию Н.Ф. Кошанского «скрывать искусство», следуя во всем лишь законам «натуры».
Глубина и разнообразие трудов Н.Ф. Кошанского, филологического учителя Пушкина, не оценены его потомками. К сожалению, даже 200-летие со дня рождения поэта не пробудило широкого интереса к его учителю. Если исследователи современной научной риторики давно признали Н.Ф. Кошанского своим классиком, то современной школе и широкому читателю этот замечательный педагог, ученый и писатель-стилист почти не известен. Но у потомков, кажется, всегда есть возможность исправить положение – ведь «сердце в будущем живет…».
