Бессмысленно заниматься копированием жизни. Смысл есть только в том, чтобы передать человеку сообщение от его Создателя — встреча и примирение еще возможны. Такому отношению к искусству научили живописца — нашего современника — бессмертные фрески Дионисия.
…Летом 2011 года закончилась многолетняя работа по сохранению фресок Ферапонтова монастыря. Единственный в стране полностью уцелевший ансамбль фресок Древней Руси наконец предстанет перед людьми таким, каким был создан на рубеже XV–XVI веков великим Дионисием…Тридцать лет, миллиметр за миллиметром, реставраторы очищали от пыли и копоти стенопись собора Рождества Богородицы. И ничего нового в красочный слой самих росписей не внесли. Лишь укрепили очищенные фрески спецсоставом и создали уникальный микроклимат, не позволяющий им разрушаться.
На Бородаевском озере живут три злые, невоспитанные гусыни. Озеро они считают своим и гостей не любят. Стоит незнакомому человеку появиться на берегу, гусыни вытягивают шеи-винтовки, шипят и бросаются на купальщиков...
На озере живет художник. Он приезжает ранней весной и остается до глубокой осени, пока снег не усыпит землю. Гусыни относятся к нему снисходительно. Они прогуливаются мимо его мастерской — домика на берегу, и видят, как он пишет картины. Луговые цветы, озеро, остров, похожий на шляпу, и небо. Художнику много лет, он состарился на этой земле, и картины выходят у него замечательные. Европейские галереи охотятся за ними. Отчего так? Скорее всего, из-за удивительного света, которым пропитаны цветы, земля, озеро и даже хмурое пасмурное небо на его картинах.
Как это получается — тайна.
В пяти километрах от злых гусынь и домика художника, на холмистом берегу Бородаевского озера стоит Ферапонтов монастырь с фресками Дионисия. Однажды, молодым человеком, художник пришел в монастырь и увидел фрески. Тогда храм был пуст, разрушен, внутри него сушили картошку. Но свет, исходивший от ликов, был невозмутимо тих, как будто не замечал мерзости под ногами. И молодой человек понял: чтобы стать художником, надо
научиться рисовать, как Дионисий.
Он ошибался. Повторить Дионисия невозможно. Возможно пройти по тому же самому пути. И пережить самое захватывающее путешествие, которое может случиться с человеком: от незнания к вере.
Художник Евгений Александрович Соколов родился в 1937 году в селе Чупсара Вологодской области. В подростковом возрасте он потерял мать и остался круглым сиротой. До совершеннолетия жил в детском доме музыкально-художественного воспитания — таких по стране было всего три — и учился в Ярославском художественном училище.
В 1959 году выпускник Женя Соколов получает распределение в Кемеровскую область, город Ленинск-Кузнецкий. Направление на должность школьного учителя черчения, «подъемные» на дорогу и чемоданчик с подушкой, наволочкой и байковым одеялом — все сокровища выпускника. И тут, по словам Соколова, начинается «партизанская» история.
Он выходит на вокзале Ленинск-Кузнецкого. Над городом дым, копоть и жуткое грязное небо. У приезжего подкашиваются ноги от страха. Он заходит в буфет, покупает стакан сметаны. И пока ест, решает бежать отсюда немедленно и куда глаза глядят. За подобное отступничество в Стране Советов могут посадить года на три, но страх сильнее. Он один во всем мире и посоветоваться не с кем. Ума хватает не возвращаться в Ярославль — там дезертира быстрее заметут. Он едет дальше, пока хватает денег. Добирается до Череповца без гроша. Первый партизанский приют — сарай с сеном где-то недалеко от вокзала. А наутро он отправляется на покорение металлургической столицы.
Комбинат возводит первую домну. Статус города Череповцу выдан авансом. После нескольких дней блужданий Соколов случайно набредает на городскую контору озеленения и ассенизации. У конторы имелась лошадь и бочка. Почему-то именно это гужевое обстоятельство подтолкнуло Соколова предложить себя в качестве художника. И его берут. Вот она, счастливая нехватка кадров! Евгений Александрович становится первым профессиональным художником Череповца. Именно с этого «уклониста» начнется история Череповецкого отделения Союза художников СССР.
В чем заключалась служба? Он рисовал таблички на кабинеты разных начальников, а к праздникам писал портреты руководителей страны. Зарплаты молодому специалисту с трудом хватало на съемный угол и хлеб. Но нищета — родная сестра живописца.
Через год в Москве устраивают первую всесоюзную выставку молодых художников. Соколов пишет две картины из жизни рабочего города — пятиэтажки, двор, качели и белье на прищепках, — запаковывает в ящик с опилками и отправляет в Москву. Обе работы, к его удивлению, были выставлены. Вот так, опять по-партизански, он проник в ряды вологодских живописцев, поскольку за участием в выставке автоматически следовало вступление в областное отделение Союза художников СССР. Он остается «озеленителем-оформителем», но получает право выезжать на этюды, а со временем и все летние месяцы посвящать живописи…
На этом месте выплывает из-за леса Бородаевское озеро, Ферапонтов монастырь и Дионисий со своими фресками.
Встречи с Богом редко сопровождаются громами и молниями. Божий глас с неба и мгновенная слепота выпадают на долю небольшого количества путников. Поэтому Евгений Александрович, увидев Рождество Богородицы над горой высыхающего картофеля, не ослеп, как Савл. Но понял, что перед ним явление выдающееся и таинственное. И что у него есть возможность эту тайну постичь. Конечно, фрески он изучал привычным партизанским способом. Написал письмо в обком партии с просьбой разрешить купить дом в ближайшей деревне для работы на натуре. Не догадался обком, что так потеряет он советского художника. Дал вольную. Всю осень и зиму писал Соколов впрок завод и рабочий класс, а весной удирал на Цыпину гору, что в трех километрах от Ферапонтова. И делался учеником Дионисия. Лазил под купола, часами смотрел, фотографировал, прорисовывал на кальку, а дома писал копии. И так продолжалось пять лет…
…в течение которых с Соколовым случилось несколько удивительных историй, с кладами и сокровищами.
На Цыпиной горе было всего четыре дома. В одном из них жил девяностолетний старик Фаддей. Бывший гармонный мастер. Фаддей у себя на дому делал из медных пластинок «голоса» для гармоник. Однажды Соколов зашел к старику в гости и заметил под рабочим верстаком горшок с синим порошком. Это была краска — голубец. На вопрос, откуда добро, дед ответил, что это наследство от его деда. Иногда он ею гармоники подкрашивал. Соколов догадался, что краска сия доморощенная, то есть изготовленная из местных минералов. Волшебный горшочек он у деда выпросил и немедленно отправился на поиски новых сокровищ. Сокровища не замедлили обнаружиться. Во время дождей вдоль тропинок и по берегам ручьев показывались из-под земли, словно грибы, разноцветные камешки. Соколов их собирал, приносил домой и занимался алхимией. Дробил на мелкие фракции, полировал водой, перетирал тяжелым камнем на мраморной доске в мельчайшую пудру. Высохший состав превращался в естественный красочный пигмент. Если в него добавлялся животный клей — получалась темпера. Если олифа — масляная краска. Если же добавляли гашеной извести — получалась готовая смесь для фресок или настенной росписи.
Так, Евгений Александрович предположил, что Дионисию не требовалось в его работе использовать привозные иностранные краски. И фрески Ферапонтова монастыря выполнены на родном материале. Искусствоведы до сих пор с ним не согласны. Но и опровергнуть суждение Соколова не могут.
Соколов собрал более 300 оттенков пигментов. И это, пожалуй, крупнейшая коллекция натуральных красок в стране.
А другая история еще интереснее. Однажды, прогуливаясь по улицам Череповца, он заметил, как во дворе частного дома дождевая вода стекает в бочку, прикрытую странным предметом. Странный предмет оказался иконописной доской. Он зашел во двор и спросил хозяина, зачем тот иконой бочку накрывает. «А у меня еще есть!» — ответил хозяин. «Покажи», — попросил первый череповецкий живописец. И тот отвел Соколова в дровяник, который также использовался как курятник. И там, под куриным шестом и плотным слоем помета, лежали иконы. «Отдай их мне», — попросил художник. «Вот так, за здорово живешь?! — возмутился хозяин. — Ты, видать, не в себе, мил человек. Доски-то полвека здесь лежат, и ничего им не делается. Старые плотники делали, не чета нынешним!» Пришлось художнику выкупить иконы, всего тринадцать досок. И оказалось, что это часть иконостаса XVII века. А откуда и кто автор, неизвестно до сих пор.
Привез Соколов иконы в свою мастерскую, отмыл, очистил от грязи, поставил и заплакал. Так ему стало горько за свою жизнь! Понял: самый передовой металлургический комбинат и самый лучший социалистический город — это и есть грязный курятник по сравнению с тем, что вошло в его мастерскую вместе с этими образами. И целый месяц, пока стояли образа в мастерской, он чувствовал себя самым несчастным и самым счастливым человеком на земле.
А потом в городе узнали о находке. Пошли слухи, будто Соколов поновляет иконы. Стали наведываться странные гости под видом пожарных и проверяющих. В стране начиналась очередная волна охоты за древнерусским искусством. Соколов запаковал доски и спрятал в нишу за стендами. Вытаскивал не чаще, чем раз в месяц. Однажды утром обнаружил, что в его мастерской все же побывали непрошеные гости. Все перевернули вверх дном, но ничего не унесли. Месяц он ночевал в мастерской с охотничьим ружьем в обнимку. И так хранил художник иконы более тридцати лет. Он передал их в дар Вологодскому художественному музею только летом прошлого года. Подарок оказался самым дорогостоящим приобретением Вологды за всю ее историю. Работы неизвестных иконописцев оцениваются в несколько миллионов долларов.
Он изучал икону как художник. Шел от красок, цвета, лессировок, игры света и тени, а приходил к внутренним открытиям: Бог — есть. И единственная достойная цель существования человека — обретение одного из Его качеств: внутренней чистоты. Словно в награду, Дионисий незаметно делился с ним своим мастерством — умением через цвет, тон и графику обобщать изображение и вписывать в жизнь героев стремление к свету. Все на земле зависит от Бога, и все живет Его волей. Фрески так легко обходятся без реалистических подробностей, без деталей и без всего того, что живописное искусство так высоко ценит. Но лики святых на стенах передают и скорбь, и радость, и печаль, и любовь. После ферапонтовых университетов именно это удается художнику Соколову перенести на свои пейзажи.
Идет старый художник в лес. Тащит за собой тележку, на которой стол или табуретка, ваза с цветами и краски. Садится где-нибудь на берегу лесного озера и пишет. Иногда по целой неделе, оставляя недописанные работы на ночь под пленкой от дождя.
Он давно сжег все свои работы про завод и будни трудового народа.
Он пишет природу и почти не пишет людей. Не потому, что не умеет или не любит человеческой фактуры. А потому, что признает за природой особую роль во внутренней жизни человека. Человек связан с Богом. Но связь эта потеряна или намеренно разрушена и утрачена. Человек украл у Бога самого себя. Природа же помогает, подсказывает человеку, как обрести потерянное и вернуть украденное. Она — самое необходимое звено в цепи. Нет смысла рисовать луг, лес, зимнее озеро во всех немыслимых подробностях, вырисовывать каждую травинку, прожилки на листочке или узор на льду. Бессмысленно заниматься копированием жизни. Смысл есть только в том, чтобы передать человеку сообщение от его Создателя — встреча и примирение еще возможны. Еще есть время для возвращения. Об этом — легкость соколовских полевых цветов, зимний сон земли, покаянная тишина лесного озера с монастырем, свет облаков и полет журавлей.
