Беседа доктора исторических наук, сопредседателя Правления Союза писателей России Сергея Вячеславовича Перевезенцева с заслуженным художником России, профессором, секретарем Союза художников России Сергеем Александровичем Гавриляченко.
– Сергей Александрович, в начале нашей беседы я бы немного поразмышлял о теме нашего разговора. Спасет ли мир красота? Это не утверждение и не отрицание. Это вопрос. Я как историк знаю, что этот вопрос волновал наших предков на протяжении многих столетий, потому что везде: и в изобразительном искусстве, и в литературном творчестве, да и просто в жизни – народ стремился к красоте как к образу Божию. Соответствовать образу Божию – значит быть красивым. Такое понимание красоты в русской мыслительной традиции было всегда, с незапамятных времен. Вспомним хотя бы написанное в середине XIII в. знаменитое «Слово о погибели Русской земли», где красота Руси воспевается именно как красота земли Божией, на которой побеждает христианская вера.
Образ красоты был очень важен, как и сама красота. Но, как мы знаем, с XVIII в. понятие красоты начинает довлеть над формой: мол, не следует искать какой-то смысл в изобразительном или литературном творчестве, ибо красота хороша сама по себе. И, наоборот, в XIX и XX столетиях распространяется идея отрицания красоты, утверждения безобразного.
Сергей Александрович, Вы известный художник, организатор многих выставок, много ездите по миру, много занимаетесь с молодыми художниками. Как бы Вы ответили на вопрос: спасет ли мир красота?
– На этот вопрос можно ответить, исходя только из своего личного опыта, своих переживаний и своего понимания красоты. Сначала стоит определить, что такое красота, ведь существуют же общие теоретические представления о красоте. Например, в античные времена связывали красоту и пользу: красивым считалось то, что было полезно. Кстати, это представление продолжает сохраняться до наших дней, ведь человек предпочитает жить в мире, который не опасен, гармонично устроен, удобен и т.д. И обычно этот мир действительно бывает красивым. Когда ты попадаешь в обжитое жилище, а не в какую-то времянку, оно устроено по представлениям о красоте проживающего в нем человека.
За время существования цивилизации родилось множество разнообразных концепций красоты. Не стану делать их философский обзор, тем более что он может быть бесконечным. Мне ближе то, что я знаю, что лучше вижу, лучше чувствую, – русское национальное понимание красоты, и, в первую очередь, православное понимание красоты. Но и на эту тему, по-моему, следует рассуждать очень осторожно. Буду говорить об этом, основываясь только на личном опыте, на личном переживании. Для меня как художника, как человека, связанного с изобразительным искусством, очевидно: гармония есть и отблеск красоты Божией, и реальное проявление веры в Господа Бога, в Его воплощение в нашей жизни. Наверное, глубоко духовным людям, подвижникам веры даже в этих отблесках открываются неизмеримые образы Божией красоты, а нам, людям светским, духовно менее развитым, видится прежде всего мир земной красоты, земное совершенство.
В разных культурах, даже в тех, которые исповедуют гармонию дивно украшенного мира, само «прочтение» гармонии весьма различно. Есть западное преставление о красоте, есть восточное, есть африканское, есть и православное русское. Не берусь судить об этих и многих других аспектах понимания красоты. Я отношусь к тем, кто различает, чем отличается представление русских людей от других народов. Прежде всего, я уверен, что особые формы понимания красоты порождает земля, на которой родился тот или иной человек, тот или иной народ. Но отличия есть даже внутри, казалось бы, единого понимания, например, внутри православного понимания красоты. Мой учитель, Николай Николаевич Третьяков, прекрасно и очень просто объяснил, как сама природа влияла на разные направления в православной иконописи. К примеру, русская природа средней полосы, среднерусский ландшафт значительно отличается от природы и ландшафтов Афона, Синая, Египетской пустыни. Если византийская иконопись и стенопись была в своей образности «грозной», суровой, то русская иконопись выбрала путь всепронизывающего светолития. Классический, хрестоматийный пример этого разного понимания, существующий даже на русской почве, – работы Феофана Грека, принесшего на Русь византийскую образность, и работы Даниила Черного или Андрея Рублева, подвизавшихся вместе с Феофаном Греком, но писавших совершенно иначе…
