Умение читать

Умение читать – основное качество личной культуры человека. Никакой другой навык не может сравниться в своем значении с ним, и никакая другая культурная привычка не может его заменить.

Умение читать не сводится к тому, чтобы воспроизвести письменный текст в устной форме. Допустим, что мы прочитали стихотворение и уяснили значение каждого слова, разобрали каждое предложение, определили стихотворный размер, выяснили, почему автор расставил знаки препинания так, а не иначе. Поняли ли мы текст? Не обязательно. Нам еще предстоит осмыслить его, то есть увидеть образы, созданные автором, понять, как они построены, раскрыть художественную идею произведения, замысел писателя, то, какими приемами он выразил свою мысль.

Текст – это последовательность слов и предложений, но, чтобы понять его, нужно представить как целое, выявить его литературную форму: общий тип содержания, членение на части строфы или абзацы, главы, разделы, если это роман или повесть, и – действия и сцены, если это драматургическое произведение. В общем, мы читаем произведение, участвуя в двух потоках сразу: «снизу вверх» от частей к целому и «сверху вниз» от целого к частям. 

Литературное произведение – это еще и единство материи и формы. Материя – язык и стиль произведения, форма – его композиция, сюжет, последовательность диалогических и монологических фрагментов, которые членят время и пространство произведения, выделяя в нем и связывая в единый словесный ряд реплики персонажей и повествование. Писатель не может нарисовать все, что делали герои, например, романа «Война и мир», на протяжении нескольких лет, но выделяет и показывает лишь некоторые отдельные моменты их жизни, «сшивает» их так, что читатель, сам того не замечая, воспринимает действие как непрерывное. Или наоборот, автор строит произведение, сознательно изменяя последовательность событий, как это происходит, например, в «Герое нашего времени».

Каждое произведение принадлежит определенному разряду словесности: роду, виду, жанру, жанровой форме. Посмотрим с этих позиций на «Войну и мир» Л.Н. Толстого, «Взгляд в даль» И.А. Ильина, «Евхаристию» архимандрита Киприана Керна. Все три сочинения являются литературными. Они написаны русским литературным языком, у каждого есть определенная тема, каждое построено по установленным, принятым в культуре канонам, соответственно: романа, философского эссе, учебного пособия. Два из них – художественные: роман и эссе. Каждое выражает высокий эстетический идеал, но по-своему. Действительно, мы можем назвать «Войну и мир» Л.Н. Толстого и «Взгляд в даль» 

И.А. Ильина прекрасными, но на ином основании и в ином смысле, чем прекрасное пособие по литургике о. Киприана Керна.

Художественность этих произведений в том, что их тексты значимы и переживаются не из-за предметной информации, а в силу самой формы, в которой они исполнены. Но художественность романа и философского эссе различна. В эпопее Л.Н. Толстого изображены вымышленные лица и события, хотя роман исторический. Никаких Андрея Болконского, Наташи Ростовой, Пьера Безухова на свете не было. Кутузов это образ, и Бородинское сражение – тоже. И мысли, слова и поступки Кутузова, изображенные в романе, решительно отличаются от мыслей, слов и поступков реального Михаила Илларионовича Кутузова, а ход Бородинской битвы, по историческим данным, был иным, чем это изображено в романе.

Добиваясь художественного правдоподобия, Толстой на страницах эпопеи полемизирует с историками. Но и полемизирует не граф Лев Николаевич, а персонаж романа, который называется «повествователем». Что же, произведение Л.Н. Толстого ложь? Вовсе нет. С точки зрения филолога, мы имеем дело с художественным вымыслом, который, если он прекрасен, правдив.

Обратимся еще к одному примеру. С чувством молитвенного единения с верующими в храме переживает Наташа Ростова возглашение: «Миром Господу помолимся!» Увидев слово «мiръ» в первой печатной редакции романа, ученый-педант, заботящийся о том, соответствует ли запись Типикону, пожалуй, возмутится. В ектенье оно записано с буквой «и», означая «согласие, единодушие». Написанное же по-иному, через букву «i», это слово употреблялось совсем в другом значении: «земля со всем существующим на ней, люди» (см.: В.И.Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. II. М., 1881). Подходя к тексту с позиции логической семантики, ученый будет прав: Наташа Ростова имеет ошибочное представление о «мире». Но художественная правда здесь выше логики: не искушенная в церковно-славянской орфографии, но охваченная теплым религиозным чувством соборности, именно о страдающих соотечественниках думает героиня. При этом важно помнить, что художественная правда существует, или, как выразился святитель Феофан Затворник, бытийствует в пределах художественного вымысла, и этот эпизод из романа «Война и мир» – яркое тому подтверждение.

Обратимся к сочинению И.А. Ильина. Это произведение также художественное, но, в отличие от романа Толстого, не поэтическое, а прозаическое. И.А. Ильин философствует о реальности настоящего и будущего с позиций православного русского человека, монархиста и эмигранта, реально живущего в Швейцарии в 1945 году. Когда он использует в своей книге личное местоимение «я», то имеет в виду не какого-то вымышленного рассказчика, но именно себя, профессора права Ивана Александровича Ильина, который берет ответственность за правдивость каждого своего суждения. Цель автора – убедить (и в первую очередь русского читателя) в необходимости осмысления, духовного обновления каждой отдельной жизни, а также всего общества, культуры в купели православной веры и церковности. С этой целью 

И.А. Ильин рассуждает, и не с вымышленным (как, например, Чернышевский в романе «Что делать?»), а с реальным читателем. Он выдвигает аргументы в пользу своей точки зрения, размышляет о причинах бездуховности современной культуры, о состоянии христианской науки, обращается к примерам из истории искусства, воспитания, рисует образы своих оппонентов и единомышленников, приводит выдержки из документов, писем и разговоров, используя при этом широкий набор выразительных средств языка.

Но если читатель Л.Н. Толстого, чтобы понять и усвоить текст, должен смотреть на художественный мир романа глазами автора, то читатель И.А. Ильина – собственными. Он сопоставляет свою позицию с позицией автора, оценивает и проникает в его замысел, вдумывается в критические доводы философа, сверяя их со своими убеждениями. Соответствие словесного выражения замыслу и этическим требованиям, которые читатель предъявляет автору (например, не делать ложных высказываний и не строить софистических умозаключений), составляет основу того, что можно назвать художественным в прозаическом произведении. Именно поэтому мы читаем философию и публицистику, даже если не согласны с автором. Совершенно построенные описание, рассказ или рассуждение столь же эстетически значимы, что и поэтический образ Мцыри или Мороза Красного Носа, потому что прекрасное в литературе есть созерцаемое совершенство словесного выражения замысла. 

Идеал красоты, художественная форма, создается своего рода синергией – взаимно направленным действием писателя и читателя, но в поэзии и в прозе характер этой синергии различен. В поэзии это вживание читателя в текст и созерцание художественного мира произведения глазами автора, эстетически очищающее переживание изображаемого. В художественной прозе это понимание авторского текста, критика позиции автора и осмысление произведения по законам эстетики.

Общеизвестно: не все то поэзия, что сложено стихами. В истории литературы есть множество философских, публицистических произведений и даже документов в форме стиха; существует лирическая поэзия, написанная белым и так называемым свободным стихом (верлибром), в котором отсутствует привычный стиховой размер. Вместе с тем в произведениях «прозаических» встречаются фрагменты, строго ритмически организованные и написанные периодами или в рифму. 

Жанр «Евхаристии» о. Киприана Керна предъявляет к стилю произведения свои требования: изложение должно быть догматически точным, ясным, простым. Это общие требования так называемой культуры речи, и «Евхаристия» им вполне удовлетворяет.

В скобках заметим, что мы читаем учебную, научную литературу, произведения деловой прозы, большую часть беллетристики, даже переводной художественной литературы, ради содержания или ради занимательности сюжета. Художественности от таких произведений никто не ожидает, наоборот, она затрудняла бы восприятие и понимание текста.

Итак, существуют художественная литература и деловая словесность. Художественная литература подразделяется на поэтическую и прозаическую. Художественная поэтическая и прозаическая литература (изящная словесность) отличается эстетической значимостью произведения. Традиционно к изящной словесности относились поэзия (эпос, лирика, драма), оратория (произведения ораторского искусства), история и философия. Позже к ним добавилась публицистика. Нехудожественная словесность подразделяется на деловую и развлекательную. Деловая словесность – прозаическая по определению.

Поэтика (как часть литературоведения) изучает художественные средства поэтической литературы. Но нехудожественная развлекательная литература (например, детективы или фантастика) также является объектом литературоведения. 

Риторика изучает художественную и нехудожественную (прозаическую деловую) словесность. Чтение и изучение художественной поэтической литературы развивает художественный вкус и фантазию. Чтение и изучение художественной риторической литературы развивает интеллектуальные и познавательные способности, критическое чутье и художественный вкус.

Примерно с 30-х годов XIX века общество интересовалось в основном художественным поэтическим словом, которое и считалось наиболее совершенным видом литературы. Русская классическая литература XIX и XX веков – произведения высоко- художественные, поэтические. С последней четверти XX века читательский интерес смещается в область философии, богословия, истории, публицистики, техники, развлекательной литературы и массовой информации. Телевидение и Интернет также занимают значительное, если не главное, место в современном информационном пространстве.

Привычка к деловой прозе и к масс-культуре, главным образом к телевизору, меняет отношение читателя к тексту. Он не замечает художественные достоинства произведения: главное для него – информация или занимательный сюжет. Школа в известной мере пытается противостоять этой тенденции, обращаясь к художественной поэтической литературе.

Демократическая критика XIX века и литературоведение периода «социалистического реализма» обращали внимание школьника, главным образом, на «идейное» содержание произведения, а не на его художественную форму. Но и содержание классической художественной прозы не всегда было понятно школьнику: например, вряд ли он бы ответил на вопрос, чем отличается борзая собака от гончей, армяк – от сюртука, дворянин – от дворецкого и дворового, а лесничий – от лешего? А что непонятно, то, как известно, неинтересно. Так как риторическая проза в школе не изучается вовсе, то и современная печатная продукция с ее антиобщественной, безнравственной и антикультурной направленностью, которая дополняется эффективными приемами манипулирования сознанием, не оценивается критически. Поэтому попытки школы хоть как-то сохранить эстетическую и мыслительную культуру сегодня оказываются малоэффективными.

Как же быть? В свое время детей в интеллигентных семьях воспитывали, максимально подчеркивая авторитет домашних и ближайших родственников и друзей, с одной стороны, и сводя к минимуму воздействие школы, пионерской организации, двора и улицы – с другой. То, что говорилось дома, не выносилось наружу; школьные и уличные влияния мягко, но последовательно пресекались значимым молчанием или иронией: «Сашенька у нас в пионеры вступил. – Куда? Ах, в пионеры…» Круг чтения с раннего возраста определялся родителями, бабушками и дедушками, которые сначала сами читали ребенку, говорили, играли и занимались с ним, а позже давали книги, которые не приветствовались там, вне дома: «Вот, Сашенька, книга Бокля – он иначе пишет, чем Маркс, и, как ты сам понимаешь, “неправильно”, но ты все-таки его почитай». Эти книги и были влиятельными. Смотреть телевизор было неприлично и глупо: «Ты бы лучше что-нибудь почитал, чем смотреть в телевизор». Но советская школа все-таки хорошо учила – русскому языку, математике, физике, химии, биологии, географии и даже истории. Неплохо учила она и литературе, в особенности если ученик много читал.

Если cегодня ребенок ходит в православную школу или хотя бы в школу, где занимаются духовно-нравственным воспитанием, то в таком случае нужно подумать о том, как преподавать не только литературу, но словесность в целом. Думать, будто художественная литература воспитывает духовную нравственность, – опасное заблуждение. Однако произведение можно обсудить с различных позиций, в том числе и с христианской. Только после этого мало что останется ценного от художественной литературы. Так нужна ли в православной школе и вообще православному человеку художественная литература? Нужна.

Дело в том, что в школе ни один предмет, даже если это история художественной культуры, восприятию и пониманию прекрасного всерьез не учит. Чувство прекрасного вырабатывается через слово, и эстетическое суждение выразимо словом. Всякое искусство, даже музыка, становится частью нашего сознания через высокую поэзию, потому что само слово «поэзия» означает творчество, но творчество ради прекрасного. Человек может видеть мир – не признавать только, но видеть – как прекрасное творение Божие, если он умеет видеть красоту, космос. Слишком сильно сказано, будто «красота спасет мир», но разве Псалтирь не поэзия?

Прекрасное входит в душу через родное слово. Вот почему нужна художественная литература, и вот почему ее надо уметь читать. Этому умению и навыку замечать прекрасное нужно учить ребенка, пока он не превратился в шоп-менеджера или в топ-модель. Нравственность же русской художественной литературы усваивается через эстетическую, формальную ее сторону: лермонтовский Печорин есть прекрасное изображение отвратительного, а изображение Веры Павловны Чернышевским – снобизм, низменное восхищение низменным. Следовательно, уроки литературы в школе в первую очередь должны быть уроками поэтики. А во вторую очередь – уроками художественного чтения, потому что полное понимание художественного слова, в особенности лирической поэзии и художественной прозы, приходит через переживание текста в звучащем слове. И больше в школе надо бы заниматься именно русской лирической поэзией. Не только потому, что роман как литературный жанр несколько сомнителен, а лирическая поэзия остается чистой художественной формой (согласно мнению академика В.В. Виноградова, русский классичекий роман лежит на грани поэтических и риторических форм), но, главным образом, потому, что лирическая поэзия легко усваивается и с трудом поддается школярскому обсуждению.

Возвращаясь к вопросу о том, что же такое культура чтения, можно сказать: умение читать – это способность понять, воспроизвести, истолковать и оценить письменное произведение в целом и каждое предложение, каждое слово, вплоть до отдельной буквы с позиций эстетического идеала.