«С посмертной судьбой Есенина произошла волшебная странность, – писал в начале 50-х гг. истекшего столетия поэт Георгий Иванов. – Он мертв уже четверть века, но все связанное с ним, как будто выключенное из общего закона умирания, умиротворения, забвения, продолжает жить. Живут не только его стихи, а все “Есенинское”, Есенин “вообще”, если можно так выразиться. Все, что его волновало, мучило, радовало, все, что с ним как-нибудь соприкасалось, до сих пор продолжает дышать трепетной жизнью сегодняшнего дня». (Иванов Г. В. Есенин // Сергей Есенин в стихах и жизни (далее – ЕСЖ). М., 1997. Т. 4. С. 141). Эти слова остаются в силе и более полувека спустя.
В дни ощутимого охлаждения интереса к поэзии 110-летие со дня рождения Есенина, не став всенародным праздником, все-таки выплеснулось за пределы писательских и литературоведческих кругов. Определенный резонанс вызвал и недавний фильм В. Безрукова.
Сразу следует оговориться, что рецензии на фильм читатель здесь не найдет: автор статьи, который принимался смотреть его несколько раз, но ни разу не смог выдержать более 5 минут, не считает себя в праве критиковать фильм. Но те моменты, которые сразу вызвали отторжение, указать можно. Во-первых, это вольное обращение с мемуарным материалом, безосновательное переиначивание реальных эпизодов биографии поэта, а иногда и откровенные неточности (но маленькая ложь, как известно, рождает большое недоверие). Во-вторых, модернизация и опошление общего стиля жизни послереволюционной России. Между большевиками 20-х и героями современных «бандитских сериалов», при некотором типологическом сходстве, есть, тем не менее, значительная разница – и в манерах, и в стиле речи: несмотря на ужасы и нестроения послереволюционной эпохи, современный жаргон, отражающий тип мышления, иронично названный «ниже пояса», свойствен ей не был. В-третьих, отсутствие (несмотря на явные потуги и вымучивание) у актера, исполняющего главную роль, есенинской «харизмы» – того необыкновенного обаяния, которое заставляло современников прощать ему даже непростительные поступки.
В юбилейных дискуссиях звучала мысль, что именно Есенин (в противовес прославленному Советами Маяковскому) и есть «лучший и талантливейший» поэт своей эпохи, это к нему был приложен эпитет «великий», и это его смерть вновь оживила споры о причинах гибели личности. Нисколько не отрицая большого таланта и значимости «последнего поэта деревни», позволим себе высказать мысль, что выдвижение его не только в качестве первого поэта своей эпохи, но даже в качестве героя и мученика, отражает не столько историко-литературную реальность первой трети XX в., сколько психологическую реальность наших дней. В судьбе Есенина есть нечто такое, что выводит интерес к нему за рамки литературы, – именно поэтому обращение к его творчеству является для современного исследователя также актом самопознания.
Сформулировать ответ на вопрос, что же продолжает волновать соотечественников в Есенине восемьдесят лет спустя после его смерти, едва ли можно в двух словах. Но все же один из возможных кратких ответов мы рискнем предложить читателю: Есенин особенно близок нашему смутному времени, поскольку его поэзия – это зеркало русской смуты; более того – смута прошла чрез все его существо. В стихах Есенина отразились и природная чистота, и трагическая нестойкость, и горечь падения, и боль надлома, и глубина отчаяния – все, что на протяжении века было свойственно не только ему. Не случайно одна из самых глубоких критических статей о творчестве поэта, принадлежащая перу З. Н. Гиппиус, так и называется: «Судьба Есениных». Секрет популярности Есенина в том, что за ним стоят миллионы сходных судеб, – сходных, может быть, не столько фактами внешней биографии, сколько внутренней историей души.
Биография
Биографию Есенина можно рассказывать по-разному. В зависимости от расстановки акцентов, его легко представить и трудолюбивым самородком, и типичным выходцем со дна моря народного, и «Иванушкой русской сказки» – простоватым на вид, но сметливым, удачливым, а главное – добрым, и несчастным мальчиком-«пастушком», оторвавшимся от родной деревни и заблудившимся в чуждом ему городе, и – циником, бунтарем, хулиганом, и кощунником. Не только разные люди предлагают различные варианты его биографии – сам поэт нередко в стихах и прозе говорит о себе вещи, способные подтвердить любой факт его жизни.
Духовные истоки
Сергей Александрович Есенин родился 3 октября 1895 года в крестьянской семье, в селе Константиново Рязанской губернии. «В нашем Константинове не было ничего примечательного, – вспоминала младшая из сестер Есенина, Александра Александровна. – Это было тихое, чистое, утопающее в зелени село. Основным украшением являлась церковь, стоящая в центре села. Стройные многолетние березы с множеством грачиных гнезд служили убранством этому красивому и своеобразному памятнику русской архитектуры. Вдоль церковной ограды росли акации и бузина. За церковью, на высокой и крутой горе, – старое кладбище наших прадедов» (Есенина А. А. Это все мне родное и близкое. // ЕСЖ. Кн. 4. С. 29). Да, действительно – типично-русский пейзаж. Скромная, неброская природа и обязательно – церковь, так гармонично вписывающаяся в окружающий ландшафт и одухотворяющая его. Природа и молитва – первое, что, запечатлевалось в душе каждого русского крестьянина, что накапливалось из поколения в поколение и порой давало всплеск в отдельных представителях рода: святых, подвижниках, сложителях народных песен, а в XIX веке и в поэтах, – таких, как Кольцов, Никитин, Суриков, чьими последователями в начале XX века были Дрожжин и Клюев. Есенин и сам осознавал свою генетическую связь со старшими «поэтами деревни». Нераздельность сельского быта и молитвы, ощущение всей природы как храма – и храма не абстрактного, а именно православного, со всеми свойственными ему атрибутами, ярко проявилось в ранней его поэзии.
Задымился вечер, дремлет кот на брусе.
Кто-то помолился: «Господи Исусе».
Полыхают зори, курятся туманы,
Над резным окошком занавес багряный.
Вьются паутины с золотой повети.
Где-то мышь скребется в затворенной клети…
У лесной поляны – в свяслах копны хлеба,
Ели, словно копья, уперлися в небо.
Закадили дымом под росою рощи…
В сердце почивают тишина и мощи.
Эти стихи написаны Сергеем Есениным в возрасте 16-17 лет. В этот и чуть более поздний период метафора природы-Храма – один из основных приемов его поэтики.
«Черная глухарка к Всенощной зовет»; «звонки ветры Панихидную поют», «в Благовесте ветра хмельная весна», «и березы стоят как большие свечки», «в елях – крылья Херувима»; «схимник-ветер шагом осторожным // Мнет листву по выступам дорожным // И целует на рябиновом кусту // Язвы красные незримому Христу», – эти примеры десятками находятся уже на первых страницах собрания сочинений Есенина. В сущности, это повторение и варьирование одного незамысловатого приема, но чтобы так писать, надо иметь особое видение мира, – и у Есенина оно, несомненно, было – от природы, от Бога.
Версия биохроники Есенина, которой придерживались его родственники, определенно несет на себе печать житийного канона. Мать, Татьяна Федоровна Есенина, чьи воспоминания о сыне были записаны с устного повествования много лет спустя после его гибели, сказывала так: «Был у нас в селе праведный человек, отец Иван. Он мне и говорит: “Татьяна, твой сын отмечен Богом”». (ЕСЖ. Кн. 4. С. 5). Священник, о. Иван Смирнов, связанный с семьей Есениных не то дружескими, не то даже родственными узами, фигурирует во многих воспоминаниях о Есенине, написанных его близкими и земляками. Он, действительно, был одним из первых, кто разглядел в мальчике «искру Божию».
И все же дальнейшая судьба самого известного крестьянского поэта России заставляет вспомнить самую «крестьянскую» из евангельских притч – притчу о Сеятеле и Семени. К сожалению, говоря о Есенине – не как о поэте, но как о человеке, – дальше, пожалуй, можно не продолжать, потому что его случай уже описан: «От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, – писал Есенин в последней автобиографии 1925 г., – но они имеют большое значение как путь поэта до революции» (Есенин С. А. Полн. собр. соч.: В 7 тт. М. 1999. Т. 7. С. 20). Несомненно, посеянное семя взошло в его душе, взошло очень быстро и начало расти. Но не успело по-настоящему укорениться и окрепнуть, как стало мощно взрастать «терние» – его собственные страсти, и прилетели «птицы» – плохие друзья, наконец, взошло «солнце» – то, что в начале века многим казалось «солнцем»: революция с ее «единственно-правильным» материалистическим учением. И семя, хоть и не осталось совсем бесплодным, тем не менее, не дало того плода, который должно было дать. В этом была вина не только Есенина – тому способствовала и та среда, в которой он рос, и та обстановка, в которую он попал, но главной причиной внутреннего надлома, постигшего Есенина, было отсутствие в нем собственного внутреннего стержня.
Продолжение в следующем номере журнала «Виноград»
