Почему Франция с таким неистовством отринула от себя то, что много веков составляло ее красу и славу? Что остается от страны если вычесть из нее христианство? Размышления писателя Олеси Николаевой о причинах массовых волнений в Париже, невольным свидетелем которых она стала.
Когда, прилетев 3 апреля из Парижа я включила телевизор с программой новостей и увидела свежую хронику студенческих волнений (бастующие швыряли с полицию булыжниками, а те отвечали им дубинками и пинками, валяли их в грязи и запихивали в зарешеченный черный автомобиль), я содрогнулась: «Боже, из какого же, оказывается, ада мы вырвались!» Друзья спрашивали: «Ну как там, на театре военных действий?» Дети восклицали: «Мы каждый день смотрели новости, вглядывались в фигуры - боялись, вдруг тебя там с папой ранили или арестовали! Так страшно было!»
Было даже как-то неловко признаться, что, гуляя каждый день по Парижу, мы-то как раз чувствовали себя в полнейшей безопасности: и мимо, и навстречу и вокруг нас и важно, и легко, и весело, и беспечно плыли, а то и восседали на верандах в кафе и ресторанчиках за кувшинчиком или бутылкой доброго красного вина, благодушно щурясь на солнышко, сработанные на славу, ладные и благополучные парижане, к которым как-то ну совсем уж был не к лицу ни дух мятежа, ни оскал революции. И совсем уж невозможно было представить, что где-то здесь, в самом европейском месте Европы, в самом центре Парижа, совсем рядом - на соседней ли площади, на ближайшем ли мосту бродит-таки этот зловещий - неистребимый и ненасытный призрак коммунизма!..
Во Франции все напоминает о достойно прожитых веках - эти неуязвимые крепкие замки, надежно окруженные мощными стенами, великолепные католические соборы, дерзновенно и невозбранно касающиеся небес, дома из светлого камня позапрошлого и поза- позапрошлого века, предоставляющие кров миллионам семей, мосты, возведенные при Наполеоне, парковые ограды, сработанные при герцогах Гизах, коровники, построенные при Д'Артаньяне… Сколь прочен этот капитал, собранный многими поколениями предков и не разрушенный ни безумным варварством собственных потомков, ни неистовством пришлых врагов...
«Во Франции никогда ничего не уничтожалось - старые вещи хранились до срока в надежде, что они еще когда-нибудь кому-нибудь могут пригодиться. Вся ветошь здесь - антиквариат», - объясняла нам издательница парижского журнала, водившая нас по блошиному рынку... Старинные фонари, кареты, платья с фижмами, шляпки с вуальками, чугунные ворота, подсвечники, блюда, блюдца, замочки, дуэльные пистолеты, эполеты, камзолы, шкатулки, шарманки, статуэтки, монеты, браслеты, манжеты, серьги, бюро, секретеры, ковры, лампы, картинки, корзинки, картонки - эпохи Марии Антуанетты, Паскаля, Ларошфуко и даже самой Жанны д'Арк...
Так почему же бастуют студенты? - спросили мы, озирая ухоженные окрестности и благополучные парижские лица.
- Ах, - с досадой отмахнулся французский писатель Е. Г. - социализма им захотелось! По опросу общественного мнения во Франции половина жителей мечтает о государственной экономике и плановом хозяйстве и только 34 процента - за рынок. Страшная ненависть к богатым: богатые должны делиться с бедными! За это нередко им оставляют отметины гвоздем, проведенным по крылу новенького мерседеса. Уже 500 наших самых богатых бизнеменов перевели свой бизнес в другие страны - в Англию, в Америку... Это может плохо кончиться. А что касается законопроекта о первом найме, так он вполне разумен. Он имеет касательство лишь к молодым людям до 25 лет, которые в первый раз нанимаются на работу. Так вот - он заключается на два года без каких-либо социальных гарантий с тем, что если работник не устроит работодателя, тот может с легкость уволить его. Проверочный срок. Но разве это не разумно? Разве хозяин фирмы заинтересован в том, чтобы расстаться с хорошим работником? Зачем же понуждать его держать у себя бездельника и тупицу? А все французы теперь хотят крепких гарантий. Стабильности. Хотят, чтобы никто из нанимателей не мог бы уволить их до пенсии. Я удивляюсь - многие молодые люди предпочитают надежную государственную службу с небольшой зарплатой работе на частной фирме, где платят гораздо больше денег, но где надо вкалывать и где всегда существует риск, что тебя уволят - ну, фирма сократится или закроется или еще что-нибудь. Вот все и возжаждали социализма! Кажется, вы это в России уже проходили? - «долой богачей!» Вы вот увидите - правительство сейчас пойдет на попятную, закон этот отменят, а они все равно будут бунтовать! В борьбе за стабильность они здесь разрушат все! Потому что земля под нами - шатается... И - повальные антиамериканские настроения... Ненависть какая-то. У меня вышел роман с проамериканскими настроениями, так его забойкотировали. Да, устроили вокруг него заговор молчания - и на телевидении, и на радио, и в прессе. Вот так. Общественная цензура. А вы говорите - свобода слова!..
Я вспомнила, как лет семь назад, еще при Ельцине, когда в Россию приезжал бывший президент Франции Жискар д Эстен, французский посол нас с мужем пригласил на ужин в узком кругу: экс-президент хотел познакомиться с представителями культуры и духовенства, и господин посол решил, что мы с моими мужем представляем именно такое сочетание да еще в пределах единой семьи. Забавно, что встреча проходила в ресторане «Хлестаков». Меня посадили рядом с экс-президентом, чтобы между нами могла завязаться легкая непринужденная беседа. Он рассказал несколько совсем старых - «с длинной бородой» - анекдотов, которым сам и смеялся с превеликим удовольствием, а потом - иссяк. Сидел и смотрел на разворошенный стол грустными глазами. И я решила поддержать разговор:
- Господин президент, чтобы вы стали делать, если бы вы сейчас стали президентом России?
Он вспыхнул и смутился:
- Я не буду отвечать на этот вопрос. Это нарушило бы политическую корректность.
Меж тем беседа за столом приняла разнообразные русла и оживилась. Вдруг через пять минут, проведенных в уединенном сосредоточенном молчании, Жискар д Эстен вдруг оживился и поднял вверх палец, призывая к вниманию:
- Впрочем, я готов ответить. Я бы, если бы конечно стал президентом России, прежде всего наладил бы тесные связи с соседями - ближайшими государствами - вопреки вашей нынешней политике, отчего-то предпочитающей дальний материк. Ведь с ближайшими соседями - Францией, Германией - у России так много общих и культурных, и религиозных, и исторических корней. Это было бы сильным ходом.
- То есть вы хотите сказать, что Россию надо дистанцироваться от Америки и вступить в союз с европейскими государствами?
- Именно, именно - дистанцироваться. И еще что бы я сделал - я бы опирался на общественных деятелей, вообще на людей с неким национальным имиджем. Например, вот у вас есть один такой возглавитель банка - с характерной большой бородой....
- Дубинин?
- Да, Дубинин. У него именно такой имидж. Я бы искал для своей страны свое и родственное своему...
Таков был рецепт, данный России в ресторане «Хлестаков» бывшим президентом Франции...
... Мы зашли в Сен-Жак - прекрасный старинный собор в Латинском квартале. Был послеобеденный час, и по собору неторопливо прохаживались стайками туристы, забредшие сюда, наверное, безо всяких религиозных целей, а так - в продолжении прогулки, и потому они щелкали фотоаппаратами, делали снимки на фоне Распятия и переговаривались. Меж тем - где-то в глубине, в одном из алтарей шла месса. Группка верующих, стоящих возле Престола, образовала очередь, ожидая Причастия. Священник, причастившись из Чаши, протянул облатки подручному, с красивым лицом цвета маслины, и какой-то женщине, и уже они стали раздавать их причастникам.
Несколько дюжих немецких туристов, спортивного вида, в длинных шортах и с фотоаппаратами на груди, видимо, заинтересовавшись тем, что здесь что-то кому-то дают, тоже приблизились и встали в очередь. Через несколько минут они уже вкладывали в свои рты Страшное и Дивное Тело Христово...
Я вдруг вспомнила, как мы с мужем ездили во Францию в 1997 году, в октябре, и это совпало с празднованием 1500-летия крещения Франции и приездом туда Папы Римского. Либеральная общественность бурлила: она была возмущена тем, что светское государство осмелилось объявить это событие праздником и субсидировало визит Иоанна Павла Второго. Газеты изливали на своих станиц свой антикатолический гнев, поносили Римского Первосвященника, провоцировали публично выражать свой протест, были услышаны некоторыми либеральными обывателями, которые и ринулись преграждать путь папскому кортежу, блокировали вход в католические храмы, устраивали возле них пикеты: были случаи группового или даже массового «отказа от крещения», и это ужасное отречение символизировалось тем, что пикетчики срывали с себя кресты и швыряли их на ступени соборов.
По счастью мы этого не видели, но об этом писали газеты, рассказывали свидетели... Зато мы случайно попали на одном из парижских бульваров в бурный поток антипапской демонстрации - вдруг навстречу нам с соседней улицу вывалилась толпа, предваряемая грузовичком с громкоговорителем, выкрикивавшим грозные лозунги, а потом и запустившем на всю округу мрачную пульсирующую музыку, от которой содрогались небеса, и вот тут предстало ужасное зрелище кривляющихся и подпрыгивающих в такт ряженых, рогатых, хвостатых и размалеванных черно-бурой краской антиклерикалов. Мутным потоком они неслись навстречу, так что нам спешно пришлось нырнуть в ближайший переулок.
По всему Парижу в те дни были развешаны плакаты, изображавшие тогдашнего Римского Первоиерарха, лицо которого было не только карикатурно искажено, но и изуродовано пририсованными к нему длинными клыками. Он вонзал их в туловище худосочного французика, которого и сжимал в хищных когтях. Из тельца жертвы папизма текла кровь, образовывая у ног церковного владыки изрядную лужу...
Почему так произошло? Почему Франция с таким неистовством отринула от себя то, что много веков составляло ее красу и славу, что являлось ее главным капиталом, которым, не желая в этом признаваться, она и пользуется по сей день? Тратит, тратит - не растратит, - об этом думаешь, дивясь и замирая при виде Нотр-Дам, с этими уже облепившими его гигантскими химерами. Ибо что остается от Франции если вычесть из нее христианство? «Либерте, эгалите, фратерните», разрушение Бастилии, кровавые бесчинства Французской революции? Студенческие волнения 60-х, нынешние уличные потасовки, требования плановой экономики и стабильного земного благополучия всю жизнь зарабатывающего себе на пенсию среднего европейца и обывателя?..
Или в этом виновата сама католическая Церковь? Может быть, она сама льстиво и неловко попыталась приспособиться и вписаться в эти систему дольнего мира с ее «либерте-эгалите»? Папа сделался земным наместником Христа, церковь превратилась в государство. Дух постепенно стал подменяться воображением и рациональным сознанием. Человеческий ум стал претендовать на статус Божественного. Второй Ватиканский Собор пошел еще дальше в своем упрощении: не нужны длинные богослужения - они слишком утомительны, не нужны духовные усилия - они слишком обременительны. Католики, вам больше ничего не нужно делать, ни на что не нужно себя понуждать, ни в чем не нужно себя утеснять: живите, как хотите. Мы сократим, модернизируем, переведем на ваши национальные языки мессу, упраздним всю эту косную латынь, от которой веет мрачным средневековьем. Мы угодим миру, встанем вровень с его современностью и заслужим его похвалу. Чтобы всем было приятно и удобно: заскочил в храм на пятнадцать минут в промежутке между работой и кафе, прогулкой и магазином, взял облатку и - иди, куда хочешь!
Но вместо похвалы, вместо религиозного энтузиазма, вместо христианского возрождения наступила пустота.
И тут Франция сказала Церкви: а ты, оказывается, такая же, как я, изменчивая и подвластная духу времени и мнению толпы. Так почему я должна слушать тебя? Что имеешь ты, чем таким владеешь особенным, чего не имела бы с избытком и я? Что ведаешь ты, чего бы не знала и я? И чем, собственно, являешься ты, что принципиально отличало бы тебя от меня и моих подразделений, организаций и институтов? И вообще - почему это я должна оплачивать из государственной казны приезд твоего главы? И пусть мое крещение полторы тысячи лет назад останется твоим личным делом, отмеченным у меня разве что в каких-то археологических манускриптах! И потому - если я сейчас начну тебя гнать, способна ли ты выстоять? Готова ли на жертвенный подвиг? Найдется ли сейчас из твоих сыновей такой, который с готовностью пролил за тебя кровь?
Итак, Франция отрицательно помотала головой и сказала католической Церкви на ее реформы: нет, мне все равно ты не понравилась...
А меж тем - и арабы, разными путями заполонившие Францию, усвоили это «либерте и эгалите». В некоторых районах Парижа порой кажется, не забрел ли ты по рассеянности на Занзибар или в Верхюю Вольту... Все они тоже - братья, они тоже желают прав, они тоже ненавидят богатых. Их очень много, они с исправностью выполняют завет, данный Богом Адаму и Еве еще в раю: «Плодитесь и размножайтесь и населяйте землю, и обладайте ею» (Быт. 1:28).
Особенный антагонизм со стороны мусульман к коренному населению был вызван запретом на ношение одежды с религиозной символикой. «Ну и что - говорит на это Франция, я - светское государство, я и своих собственных христиан не жалую. У меня, например, есть один такой праздник - называется Рождество. Но у меня запрещается в государственных школах пояснять, что это за Рождество такое, чье это, собственно, Рождество. В общем, не надо добавлять: Христово. Это у нас светский праздник. Каникулы».
А арабы уже в порыве религиозной, национальной и социальной ненависти жгут машины по всей Франции, громят магазины. Заряжают призрак своей энергией.
И нам с моим мужем все это грустно. Потому что мы любим Францию. Любим ее антикварную ветошь, ее изящную роскошь, ее художественный вкус и язык. Ее летящую легкость. Ее веселый нрав, словно в самом воздухе растворен вкус густого красного вина...
Мой муж полагает, что это еще и голос крови: его прадед и дед - французы - строили со своей фирмой «Батиньоль» мосты в Петербурге, а потом и шоссе Москва - Минск, по которому немцы так быстро приблизились к столице. Прадеду посчастливилось мирно скончаться еще до революции, а вот деда - посадили и расстреляли. Его дочь - Жанина-Клодина записала себя в паспорте француженкой, несмотря на то, что в те годы это было опасно. Она выучила французский язык и переводила французских писателей, сама стала известной писательница Инной Варламовой и писала великолепную прозу, вольно дышавшую русской классикой. Таким образом, она была русской писательницей и французской патриоткой. А ее сын Владимир Вигилянский стал православным священником. Вот такая судьба рода...
Итак, Франция. Возвращаясь домой, еще в самолете, я написала с тревогой и болью за нее, как за свою сестру:
Ты опасно ходишь: чуть топнешь - сорвется с крыш
камень, лестница зашатается, рухнет свод.
И когда гора святой Женевьевы рождает мышь,
по-арабски орать начинает в потемках кот.
Плод надкушен, в сердце - надрыв, на сукне - надрез.
А как снимешь с порога шляпу, а с ней - и шарф, и парик,
накладные ресницы, стеклянный глаз и зубной протез,
то какой останется у тебя еще бутафорский шик?
И какой еще спасет тебя политес?
