Одно из самых ярких имен Серебряного века русской литературы — Осип Мандельштам. Человек вне времени, живший в мире великой классической литературы, бесконечно далекий от политики, стал жертвой политических репрессий… Уж слишком не согласовывались его надмирность и безбытность с идеями социалистического реализма.
Пастернак или Мандельштам? Чай или кофе? Собака или кошка? Анна Ахматова предлагала новым знакомым сделать выбор и по ответам определяла близость, сходство.
Сама она выбирала Мандельштама.
Два этих поэта, такие разные, были двумя полюсами поэтического напряжения эпохи, когда ушли и Блок, и Маяковский, и Есенин.
Из всех поэтов того времени самый неприкаянный, самый безбытный (по определению Чуковского) — Осип Мандельштам.
Слабый скворец, певчая птица, попавшая в жернова жестокого железного века.
Осип Мандельштам родился 15 июля 1891 года в Варшаве. Его отец Эмилий Вениаминович Мандельштам был коммерсантом, купцом первой гильдии, мастером перчаточного дела, что давало право ему и его семье жить вне черты оседлости, несмотря на еврейское происхождение. Мама Осипа (или, как его назвали при рождении, Иосифа) Флора Осиповна, родом из семьи виленских интеллигентов, была музыкантшей. Осип был их первенцем.
В 1897 году семья перебралась в Петербург. Поначалу финансовые дела отца семейства пошли в гору, удалось заключить выгодные контракты.
Мандельштам поступил в Тенишевское коммерческое училище, одно из самых престижных и прогрессивных учебных заведений Санкт-Петербурга. В одном классе с ним учился будущий академик Жирмунский, вскоре после выпуска Мандельштама из училища в нем начал свое обучение Владимир Набоков.
Однако воспоминания самого Мандельштама о детстве не были приятными. Вскоре у отца началась полоса финансовых неудач. В семье часто разгорались ссоры: Осип, постоянно увлеченный чтением, размышлениями о литературе и искусстве, витающий в облаках, раздражал отца своей легковесностью, непосредственностью — тот считал, что сын бездельничает. «Я в твои годы сам работал и зарабатывал себе на хлеб! А ты!..» Но Осип пропускал эти упреки мимо ушей: бродил по городу, запирался в своей комнате и, глядя на вечерний Литейный проспект, — читал.
Петербург заворожил Мандельштама стройностью и строгостью улиц, своей неповторимостью, силой и упорядоченностью, которую сам он противопоставлял «хаосу иудейскому», — в подобных выражениях Осип описывал свой визит в синагогу. Вообще у Мандельштама было сложное, неоднозначное отношение к культуре еврейской общины.
В 1907 году Осип окончил Тенишевское училище. Отец, несмотря на весьма ощутимые долги, смог собрать денег для обучения сына за границей, и в 1908 году Осип на 3 года покидает Россию. Он учится в Сорбонне, в Гейдельбергском университете, много читает, но главное — пишет много стихов.
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной...
Писал он и раньше, но именно здесь его талант начинает принимать осмысленные черты. Осип захвачен и очарован французским символизмом. Он впитывает в себя его философию, читает Верхарна, Метерлинка, Клоделя и многих других. Мандельштам путешествует по Европе: помимо Франции и Германии посещает Швейцарию, Англию, Бельгию. Русский студент производит неоднозначное впечатление на жителей европейских городов: растрепанный и всклокоченный, он бродит по бульварам, прогуливается по паркам, бубнит себе под нос стихи, как будто немного не в себе.
Спустя два года, холодной, промозглой осенью 1910-го, Мандельштам возвращается в Петербург. Он приехал налегке — свои чемоданы, вещи, тетрадки со стихами, книги Осип потерял по дороге. Но это не печалило юношу — свои и чужие стихи он помнил и так, а вещи, документы, бумаги, деньги он вечно терял, забывал — материальное не приставало к нему, певцу горних сфер.
Вернувшись в Россию, Мандельштам с головой ушел в литературную петербургскую жизнь, завязал знакомство с поэтами, и в 1910 году состоялся его дебют. В журнале «Аполлон» напечатаны пять его стихотворений. В этих первых стихах, написанных еще под влиянием символизма, наполненных зыбкими образами, уже угадывается будущий поэт, озабоченный космическими проблемами и ощущающий связь своего дара с вечностью.
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть —
Узора милого не зачеркнуть.
Мандельштам вернулся для того, чтобы поступить в Санкт-Петербургский университет. Он решил упростить себе задачу: крестился у методистского пастора, чтобы его еврейское происхождение не играло роли при поступлении. Все прошло успешно, и Осип поступает на германское отделение историко-филологического факультета университета.
Как описывают Мандельштама в своих мемуарах его современники?
«Щуплый, маленький, с закинутой назад головкой, на которой волосы встают хохолком... похожий на молоденького петушка», — так говорит о поэте Эренбург.
«На щуплом маленьком теле несоразмерно большая голова. Может быть, она и не такая большая, но она так утрированно откинута назад на чересчур тонкой шее, так пышно вьются и встают дыбом мягкие рыжеватые волосы (при этом: посередине черепа лысина — и порядочная), так торчат оттопыренные уши... И еще чичиковские бачки пучками...» —это описание Георгия Иванова.
Он представляется им человеком застенчивым, обидчивым, а главное — очень смешливым. «Мандельштам — самое смешливое существо на свете», — это снова Георгий Иванов. Самая простая вещь могла его насмешить. Мандельштам был неуклюж, всегда страдал от холода и везде, где только появлялся, первым делом закутывался в плед и просил чего-нибудь горячего. Все эти черты, конечно, осложняли ему жизнь. Кроме того, практически сразу по возвращении отец выгнал Осипа из дома, и ему пришлось начинать самостоятельную жизнь.
Я так же беден, как природа,
И так же прост, как небеса,
И призрачна моя свобода,
Как птиц полночных голоса.
Ближе всего из литературных деятелей того времени Мандельштаму были Ахматова, Городецкий, Гумилев. Вместе с ними Осип Мандельштам выступил одним из основателей нового литературного течения — акмеизма. Акмеизм, от греческого слова «акме» — вершина, цветущая пора; подобное название должно было показать то место, которое создатели движения определили для себя. Само это течение было попыткой выстроить иную поэтическую систему, в некотором роде противостоящую господствующему в то время символизму. Обобщая, можно сказать, что акмеизм пытался уйти от абстрактных образов и символов к материальности, предметности и осязаемости образов. Для Осипа знакомство с Ахматовой, Гумилевым, Городецким стало одним из главнейших событий жизни.
Мандельштам пишет много искусствоведческих и литературоведческих статей, эссе, принимает участие в работе «Цеха поэтов»: своеобразного литературного объединения, пытавшегося создать новое отношение к поэзии — как к ремеслу, профессии, которой можно научиться, овладев отдельными приемами. И, конечно же, пишет стихи. Это беспокойное время попыток найти что-то новое в 1913 году воплотилось в его дебютный сборник стихов «Камень». В нем видна тема, которая всегда будет одной из самых важных черт его творчества — тоска по мировой культуре. Мандельштам ощущает себя не только преемником и наследником великих предшественников. Он ощущает себя современником. Для него еще жив и Рим, и время готических соборов. Мировая культура — вот контекст его жизни.
Мандельштам словно парил над землей, и оттуда, из этой высоты, наблюдая за земной жизнью, пел свои прекрасные песни. Но чем выше и легче он взлетал, тем больнее были остановка и падение.
Когда удар с ударами встречается
И надо мною роковой,
Неутомимый маятник качается
И хочет быть моей судьбой,
Торопится, и грубо остановится,
И упадет веретено —
И невозможно встретиться, условиться,
И уклониться не дано.
С началом войны жизнь стала сложнее. Мандельштам, как натура чуткая к переменам общественного настроения, ощущал повисшую в атмосфере Петербурга тех лет напряженность, разобщенность, жестокость. Он пишет стихи, которые потом составят сборник Tristia, или «Книга скорбей», который увидел свет только в 1922 году.
Tristia продолжает античную традицию (Скорбные элегии Овидия) и при этом передает то ощущение губительности, которое было разлито в окружавшей его жизни. Скорбь вызывают перемены со страной, мучительная безысходная любовь, тоска по Петербургу. Сквозь возвышенную призму античности поэт смотрит на мир, и мир приобретает черты высокой греческой трагедии.
Отравлен хлеб, и воздух выпит.
Как трудно раны врачевать!
Иосиф, проданный в Египет,
Не мог сильнее тосковать!
Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне.
Октябрьскую революцию Мандельштам встретил в Петербурге, и встретил ее со страхом. Мандельштам был ошарашен, он полагал, что это крах, катастрофа для всего. Его, бесприютного, вечно влюбленного в красавиц, с испугом переходящего дорогу и боявшегося городовых, закрутил вихрь революции, закрутил и понес. Он был сбит с толку задувшими в разные стороны ветрами и, словно слабый, немощный птенец, попытался приткнуться к чему-то, спастись любой ценой. Мандельштам заводит связи среди большевиков, встречается с Луначарским и Бухариным (который был большим поклонником творчества поэта), пишет несколько статей, оправдывающих действия большевиков, описывающих их как больших гуманистов, которые изменят российское общество к лучшему, не отказываясь, однако, от старых традиций. Он совершенно не разбирался в политике, был доверчив, и главное, что ему было нужно — наверное, даже больше, чем хлеб и папиросы, — это поэзия.
Жестокость и пошлость новой власти, ее презрение ко всему, что было дорого для поэта, не могли не отвратить от нее Мандельштама. Постепенно возникают конфликты, весьма опасные, как, например, известная ссора с Блюмкиным зимой 1919 года. Мандельштам увидал того в каком-то кафе: тот, пьяный, подписывал расстрельные списки, расставляя галочки напротив случайных фамилий. Мандельштам вышел из себя, выхватил из его рук листки и отвесил пощечину. Разгорелся грандиозный скандал, и если бы за Мандельштама не вступился Дзержинский, конец этой истории мог бы быть чрезвычайно печальным.
После этого Мандельштам по совету друзей бежит из голодного и разоренного Петрограда. В самый разгар Гражданской войны этот нелепый, смешной, любящий сладкое человек едет на юг страны. Украина, Краснодар, Кавказ, посещает также стан белых в Крыму. Тем не менее даже в это страшное время поэта занимает и волнует Петербург. В 1920 году Осип пишет одно из самых известных своих стихотворений:
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем,
И блаженное, бессмысленное слово
В первый раз произнесем.
В черном бархате советской ночи,
В бархате всемирной пустоты,
Все поют блаженных жен родные очи,
Все цветут бессмертные цветы.
Как рассказывал в своих мемуарах современник Мандельштама, поэт Георгий Иванов, по возвращении в Петроград в 1922 году Мандельштам спрашивал у своих друзей, что ему необходимо для официальной прописки. Все советовали предъявить какой-нибудь документ. И Осип радостно вытащил разрешение на проживание в Крыму, подписанное Врангелем. «Как вы думаете, подойдет?» — спрашивал он Иванова.
Из этого странствия по разоренной Гражданской войной стране Мандельштам вернулся не один. Вместе с ним в Петроград приехала его молодая жена — Надежда Мандельштам. Они познакомились в Киеве еще весной 1919 года, и она сопровождала его во всех скитаниях тех лет. Вскоре пара переехала в Москву. Осип любил Надю больше всего на свете и старался не отпускать ни на шаг от себя. Некрасивая, умная, едкая, Надежда Мандельштам стала его женой, секретарем, матерью, сестрой, наставницей, помощницей…ангелом-хранителем.
Обретя относительную стабильность жизни и хоть и хлипкий, но семейный быт, Мандельштам вновь начинает много писать и печататься. После Tristia выходит сборник «Вторая книга», в 1928 году — «Стихотворения». Он пишет и выпускает две великолепные книги прозы — «Шум времени» и «Египетская марка». В эти годы он много сил отдает литературоведческой работе, много переводит, выпускает две детские книжки, печатает эссе и статьи.
В тридцатых годах начинается новая травля поэта. Стихи Мандельштама перестают печатать, единственная возможность заработать на хлеб — переводы. Десятки книг переведены им в это страшное время. Эти книги спасали семью от голодной смерти.
Он плохо разбирался в политике, но как никто ощущал леденящую хватку Родины. Исчезали друзья и знакомые, замолкали телефоны, атмосфера сгущалась и становилась невыносимой. Откровенные разговоры даже между близкими людьми велись шепотом.
В 1933 году, осенью, он пишет стихотворение, которое гениально передает ощущение от той жизни.
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
Его читали только в кругу друзей, соблюдая осторожность. Однако оно стало известно в НКВД, и в мае следующего, 1934 года он был арестован.
У него и тогда были еще высокие покровители. Защита Бухарина помогла. Он был выслан в Чердынь-на-Каме. Это был мягчайший по тем временам приговор — не казнь, даже не арест — «просто» ссылка. Там он сразу же заболел, попал в больницу, пытался покончить с собой. После этого Мандельштамы были отправлены в Воронеж и там осели на время. Осип даже работал на радио и в журналах.
После окончания срока ссылки они возвращаются в Москву, но в столице им жить нельзя. Они устраиваются в Калинине (Твери), живут бедно, трудно, как обычно, в долгах.
Получив путевку в санаторий, Мандельштам и его жена Надежда уезжают в Самтиху, и там его догоняет ордер на арест.
Он получает пять лет лагерей. За контрреволюционную деятельность.
Следует тяжелый этап на Дальний Восток, и в 1938 году в больничном бараке пересыльного лагеря на Второй речке великий русский поэт Осип Эмильевич Мандельштам умер. Это случилось 27 декабря 1938 года.
Я блуждал в игрушечной чаще
И открыл лазоревый грот...
Неужели я настоящий
И действительно смерть придет?
