Почему стихи Корнея Ивановича Чуковского так любимы многими поколениями наших соотечественников? Какие секреты детского восприятия стиха открыл автор «Крокодила» и «Бибигона»? Об этом важном открытии, а также о самом писателе рассказал научный сотрудник Дома-музея Чуковского в Переделкине, литературный критик Павел Михайлович Крючков.
«Добрый доктор Айболит, он под деревом сидит», «Муха-муха-Цокотуха, позолоченное брюхо» – эти, да и многие другие строки великого детского поэта и сказочника Корнея Ивановича Чуковского знакомы с детства каждому русскому человеку. Мы легко учим их наизусть и можем продолжить с любого места задолго до того, как впервые их самостоятельно прочтем. Правда, этот феномен мы склонны приписывать цепкости своей памяти. Но наша память здесь ни при чем, поскольку все стихи Чуковского построены на открытых им законах детского восприятия слова.
– Связано ли создание Чуковским произведений для детей с необходимостью сочинять сказки своим собственным детям?
– Насчет того, как Чуковский начал писать для детей, существует несколько версий. По одной из них, все началось с того, что как литературный критик он написал несколько разгромных статей о детской литературе. Особенно досталось от него детским журналам, которые в те времена действительно тиражировали камерные слащавые сюжеты. Тогдашние стихотворцы не понимали, что в стихах для детей должна быть динамика, развитие; что нельзя пользоваться огромным количеством согласных. «Пупс взбешен» – это даже выговорить невозможно, а ведь это все писалось. Наконец, Горький, с которым Чуковский был хорошо знаком, сказал ему: «Вы вот ругаете этих авторов, а возьмите сами что-нибудь напишите». И Корней Иванович написал «Крокодила», свою первую поэму для детей. Когда «Крокодил» вышел в 1917 году – это была сенсация, потому что не только дети тут же влюбились в этот хулиганский эпос, но и взрослые поэты, от Маяковского до Блока, хорошо знали эту, казалось бы, детскую сказку.
После успеха «Крокодила» в творчестве Чуковского наступил довольно долгий перерыв, пять лет. И вот в холодном и голодном Петрограде первых лет советской власти Чуковский сидел в квартире и писал статью о некрасовских современниках, которая была, как он пишет в своем дневнике, абсолютно никому не нужна. И вдруг ему в голову начали приходить какие-то строчки про свадьбу мухи с комаром. Он сам вообразил себя женихом на этой свадьбе и начал записывать историю сначала на полях статьи, а потом, когда закончилась бумага, он оторвал кусок отклеившихся обоев и закончил сюжет. В одной из автобиографий Чуковский, описывая этот случай, заключает: так я стал детским писателем. Впрочем, есть и другие истории, но так или иначе, на сегодняшний день Чуковский является самым издаваемым детским писателем.
– Какие же законы детской литературы он открыл, что стихи его так легко запоминаются?
– Поэт Валентин Берестов говорил, что Чуковский, как Ломоносов, который сначала сочинил «Оду на взятие Хотина», а потом объяснил, в чем секреты его поэзии. Чуковский также пытался объяснить поэтам, как надо писать детские стихи. Этому посвящена отдельная глава в более поздних изданиях книги «От двух до пяти», которая так и называется «Заповеди детским поэтам». Важно понимать, что все сказки Корнея Ивановича, кроме первой («Крокодила») и последней («Бибигона»), адресованы определенному детскому возрасту – это двухлетние дети, то есть тот возраст, когда ребенок начинает говорить. Один из секретов поэзии Чуковского – это постоянное движение: «Одеяло убежало, улетела простыня». «Мойдодыр» даже имел подзаголовок «Кинематограф для детей». Не менее важен и постоянно меняющийся ритм стиха: от стихов, написанных одним размером, ребенок быстро устает. И наконец – звукопись. «И пришла к Айболиту лиса: “Ой, меня укусила оса”». Каких только животных, какие болезни ни перебрал Корней Иванович, чтобы сделать этот сплав «ЛА» и «ЛИ».
Притом что все сказки Чуковского мастерски сделаны, они очень добрые и поучительные. Писатель Валентин Берестов называл их «пищей богов». Во всех сказках Чуковского помогают тому, кто попал в беду. Есть сказки «Мойдодыр» и «Федорино горе», которые направлены на воспитание полезных привычек. Сказку о Федоре священник Владимир Вигилянский назвал самой христианской сказкой Чуковского, поскольку там описывается момент преображения человеческой души: «Но чудо свершилося с ней – стала Федора добрей».
– Чуковский ввел в детскую литературу много новых персонажей, в том числе экзотических африканских животных. Как возникла в его творчестве африканская тема?
– Выдающийся исследователь творчества Чуковского и его первый биограф Мирон Петровский не так давно напечатал в журнале «Новый мир» статью «В Африку бегом», где убедительно показал, что «Крокодил» Чуковского вырос из поэмы Николая Гумилева «Мик». Тема бегства в Африку также возникла под влиянием Гумилева. Я думаю, что Корней Иванович, как Пушкин: все, что плохо лежало, он брал и делал своим. Уличить его в каких-то прямых заимствованиях очень трудно, но для филолога это лакомое дело. Например: «Вдруг откуда-то летит маленький комарик, и в руке его горит маленький фонарик» – это из Дениса Давыдова: «Модных барынь духовник, маленький аббатик, что в гостиных бить привык в маленький набатик». «Муху за руку берет и к окошечку ведет» – в этом легко угадывается «Царь Салтан». В стихах Чуковского звучит и Блок, и Маяковский, и Некрасов. Думаю, идея с Африкой ему приглянулась из-за ее экзотичности. Во всех сказках до Чуковского действуют традиционные русские звери: лиса, заяц, волк и медведь. А чтобы увлечь городского ребенка, надо его удивить: медведь на улице – это совсем не так впечатляет, как крокодил.
Новые персонажи в сказках Чуковского возникали по-разному. Например, Бармалей появился после прогулки писателя по Петрограду с художником Вячеславом Добужинским. Они обратили внимание на табличку на одном из домов – «Бармалеева улица» – и стали гадать, кем бы мог быть этот Бармалей. Наконец, Добужинский предположил, что это знаменитый разбойник. Так первое издание «Бармалея» и вышло с рисунками Добужинского, и доктор Айболит в нем похож на лекаря-немца.
– Все ли сказки Чуковского были восприняты так же восторженно, как «Крокодил»?
– Напротив, несмотря на популярность его произведений, Чуковского ругали в разные времена. В начале 1920-х годов педологи, последователи направления в науке, ставившего своей целью объединить подходы различных наук (медицины, биологии, психологии, педагогики) к развитию ребенка, ополчились на поэта за то, что в его сказках слишком много фантастики, – считалось, что сказки для детей должны быть реалистичными. Потом, например, критиковали за то, что в Мухе-Цокотухе не показана роль коллектива. Тогда Чуковский добавил туда эпизод с пчелами, но потом его убрал. В 1930-х годах в сказках Чуковского стали искать контрреволюцию. Про «Крокодила» писали, что это восстание генерала Корнилова, хотя сказка была написана в другое время.
– А как же история о том, что «Тараканище» – пародия на Сталина?
– На этот вопрос мне как сотруднику музея приходится отвечать очень часто: это народная мифология. У самого Чуковского в дневниках описана история, как к нему на дачу приходил писатель Эммануил Казакевич и утверждал, что «Тараканище» – это про Сталина. Чуковский убедил его, что «Тараканище» написан еще при жизни Ленина. Надо отметить и тот факт, что какие бы сказки Чуковского ни громили, одна из них неизменно выходила всегда – именно «Тараканище».
– У кого из героев Чуковского были реальные прототипы?
– Разговор о реальных прототипах надо начинать с самого Корнея Ивановича: он появляется в собственных сказках уже в «Крокодиле». В конце сказки описывается апофеоз дружбы людей и животных со скрытыми библейскими цитатами «волк и ягненок плывут в челноке», а потом вдруг автор объявляет: «Нынче с визитом ко мне приходил – Кто бы вы думали? – сам Крокодил». Когда художник Ре-Ми иллюстрировал книжку, он нарисовал самого Корнея Ивановича с его характерным длинным носом. Потом Корней Иванович появился в сказке «Телефон» и настаивал, чтобы художники рисовали именно его. После вошла в книжки его младшая дочка Мурочка. И я обратил внимание на то, что в своих ранних изданиях художник Конашевич рисовал именно Мурочку реальную. Что касается других реальных прототипов, то в последней сказке – «Бибигон» – есть девочки Тата и Лена – это внучки писателя. Тата – дочка Николая, Наталья Николаевна Костюкова, а Лена – дочь Лидии, Елена Цезаревна Чуковская, наследница Корнея Ивановича, которой он подарил свой архив и альманах «Чукоккала». Такое приближение автора к читателю, когда сказочник вводит в сказку себя и свою семью, было в то время очень необычно, но за этим скрывалась и еще одна подмеченная Чуковским у детей закономерность. Дети, когда фантазируют, вводят в свою игру и себя, и маму, и папу; и собственные игрушки в их руках тогда начинают оживать.
– То есть все свои законы творчества Чуковский вывел на основе личных наблюдений за детьми?
– Чуковский очень внимательно всматривался в детей. Своим детям Корней Иванович читал сложную поэзию, в которой они еще ничего не понимали, и следил, как они воспринимают ее на слух. Однажды он сказал: «Я так много взял у детей, что обязан им вернуть». И он действительно делал это. Вся его жизнь была настоящим служением детям. Он как безумный строил библиотеку на своем участке, и одно время даже сам выдавал там книги. Его очень беспокоило, что дети мало читают. Он воевал со школьной системой преподавания литературы. Он мечтал, чтобы дети вырастали на добротной литературной почве, которую он сам для них подготовил. В этом смысле он был настоящим просветителем: постоянно ходил в школы, детские дома, детские сады. Я вырос в детском санатории в Переделкино, расположенном в усадьбе Самарина. И нам воспитательница рассказывала, что единственным писателем, который приходил к детям, был Корней Иванович. Он старался привлекать детей к творчеству. Его «Бибигон» был частично написан при участии переделкинской детворы, которая приходила к нему на дачу. Корней Иванович читал им то, что сочинил за день, а потом спрашивал: а как бы вы хотели, чтобы события разворачивались дальше? И дети ему подсказывали. Мне об этом рассказывал Лев Алексеевич Шилов, первый директор Музея Чуковского, который сам участвовал в этих творческих посиделках.
– Музей Чуковского в Переделкино сегодня – один из самых посещаемых мемориальных музеев Москвы. Продолжаете ли вы традиции, заложенные Корнеем Ивановичем?
– Где-то в середине 1950-х годов Корней Иванович затеял традицию праздников-костров. Он на участке зажигал костер, и на огонек приходили переделкинские дети. На эти праздники он приглашал писателей, поэтов, артистов, фокусников. Приезжала и Агния Барто, участвовавшая в свое время в его травле, и театр Образцова, и Николай Носов, и Сергей Михалков, и Лев Кассиль. Эту традицию мы возобновили с открытием Дома-музея в 1996 году. На эти костры в разные годы к нам приезжали и Валентин Берестов, и Генрих Сапгир, и Эмма Мошковская, и многие другие. В эти дни улица Серафимовича, на которой находится дача Чуковского, вся забита машинами – зрелище фантастическое. Каждый год к нам съезжаются на праздник родители и дети. Именно ради этого и затевал свои костры Корней Иванович. Он очень хорошо понимал, как много значит в жизни человека праздник, потому что это редкая возможность простого общения. И он старался, как мог, эту возможность развить.
Корней Иванович Чуковский прожил довольно сложную жизнь. Из четырех детей троих он потерял при жизни. Похоронил жену. Всех его друзей либо убили, либо вынудили уехать в эмиграцию. Он каждый день работал. И если что-то и доставляло ему минуты подлинного счастья, то это общение с детьми.
