Можно сказать, у меня не было бабушки...
Из Екатерины Лазаревны Кукушкиной, маминой мамы, могла бы выйти прекрасная, заботливая бабушка, но она, мать большой партизанской семьи, погибла. Она была расстреляна немцами вместе со всей семьей, со всеми, кто остался в живых от сожженной партизанской деревни Великая Старина на Березине и кто прятался в лесах. Даже в момент расстрела бабушка прикрывала собою самую младшую, Акилинку. Это видели чудом уцелевшие в лесу моя мама и одна из ее сестер. Это случилось в Белоруссии 1 апреля 1944 года недалеко от Бобруйска. Мама говорила, уже слышна была канонада и ночью на востоке «солнце не заходило»: так было светло от всполохов близкой линии фронта.
Из Аполлинарии Ивановны Кульковой, папиной мамы, тоже могла бы выйти прекрасная, заботливая бабушка. Собственно, она и была единственной моей бабушкой. Я помню ее душистые пироги с карельской брусникой из русской печки, помню ее добрые, но в то же время грустные и испуганные глаза. Но Аполлинария Ивановна, пережившая раскулачивание и переселение, пережившая потерю всех своих сыновей в Финской, а потом и в Великой Отечественной, больше всего на свете боялась навредить своему единственному уцелевшему в войне сыну, моему отцу, майору строительной службы, который в далеких степях Казахстана готовил шахты для подземных ядерных испытаний. Поэтому я не помню сказок или каких-либо рассказов своей бабушки. Я вообще не помню ее голоса. Чтобы выжить и чтобы не навредить своим родным, нужно было молчать. И бабушка молчала годами, десятилетиями. Она была, и в то же время ее как бы и не было. Она тоже прикрывала собой своих детей.
