В героическом младшем и среднем подростковом возрасте так легко ложатся на сердце благородные понятия, в особенности если близкие их поддержат разговором и хорошим чтением.
В последних номерах нашего журнала мы публиковали материалы о Николае Семеновиче Лескове. О творчестве его было сказано подробно и интересно, но, к сожалению, не было упоминания о лесковских христианских преданиях и сказках, написанных им в конце жизненного пути, в 90-е годы XIX века. В эти годы Н.С. Лесков сблизился с Л.Н. Толстым и имел весьма критичный взгляд на состояние общества и Церкви. Что в этих взглядах было верного и что несправедливого, мы судить не станем — правдоискателем быть трудно и, как ни парадоксально, небезгрешно. О/сердце же судит Бог. Притом в преданиях этих и сказках нет и слова отступления от Святого Евангелия, а значит, и нам, и детям нашим чтение это подходящее, да еще теперь и вполне доступное.
Сюжеты сказаний, положенные Н.С. Лесковым в основу этих повестей и рассказов, взяты были из книг древних Прологов, предназначавшихся для занимательного чтения с целью назидания и не имевших церковного авторитета. Этим источником пользовались и другие классики европейской литературы — Шекспир, Боккаччо, а из отечественных — Гоголь.
Итак, «с целью наказания духовного» кому могут быть, кроме нас самих, адресованы эти сказания? Всяким возрастам — от детсадовского до школьно-выпускного.
Вот умилительный рассказ «Лев старца Герасима». И самому малому чаду понятен будет совет для мирной жизни: «Поступайте со всеми добром да ласкою». Разжалобится сердце чадца об ослике, еще живом, но потерзанном каким-то зверем, когда валяется он в пустыни «сильно ослабевший… и ножонками дрыгает, и губами смокчет». А «Герасим приподнял ослика на ноги, подцепил его под брюхо своим поясом и стал волочь его, и доволок до ключа свежей воды. Тут он обтер ослу мокрой ладонью запекшуюся морду и стал его из рук попаивать, чтобы он сразу не опился. Ослик ожил и поднялся на ножки...». Затем и второе приобретение Герасиму приспело: пришел лютый лев ослика растерзать, да в прыжке на колючий сук наткнулся и стал беспомощен и не страшен больше. «Герасим выскочил и начал вынимать из раны зверя острые спицы… стал омывать раны льва, а сам подносил к его разинутой пасти воду в пригоршне, и лев лакал ее воспаленным языком с ладони… а на четвертый день как пошел Герасим с осликом к роднику, смотрит — приподнялся и лев и тоже вслед за ними поплелся. Герасим положил льву руку на голову, и так пошли рядом трое: старик, лев и осленок…» Так и научит старец Герасим, как страх победить — как «с лютым быть ласково», ведь лютый погубит?! А Герасим нам скажет: «…а вы об этом не думайте и за себя не бойтесь».
В героическом младшем и среднем подростковом возрасте так легко ложатся на сердце благородные понятия, в особенности если близкие их поддержат разговором и хорошим чтением. «Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине» даст сердцу глубокое тепло и радость о бескорыстной и верной дружбе, которая есть высшее проявление любви, в любых испытаниях не взирающей на разделения вероисповеданий, национальности или положения в обществе. Случилось Федору поношение и проклятие от людей за дружбу его с Абрамом-жидовином. И пришел Абрам к Федору «…и сказал без всякого гнева:
— Друг Федор, я узнал, что твои люди на тебя в большом неудовольствии за твое ко мне расположение. Как бы от этого для тебя худо не вышло.
А Федор отвечает:
— Друг Абрам, я люблю тебя и не могу делать иначе. В отрочьем веке нас с тобою было разбили, но теперь, в возрасте, мы этого над собой не допустим. Только душа моя ослабевает от больших несчастий. Неужели и вправду Бог меня кинул?
— Счастье и несчастье сменяются в жизни, — отвечал Абрам. — Бог, который создал и христианина, и еврея, и темного язычника, никому не открыл тайны судьбы их… Это как по нашей, так и по вашей вере совсем не человеческое дело разбирать и раскладывать. Наше человеческое дело — помогать, чем можем, друг другу; к приязни нашей теперь подвалился большой камень, а потому и тебе будет трудно, да и мне страшно, если тебя постигнет еще какое-нибудь бедствие. А потому прошу тебя, не стесняйся дружбой ко мне и покажи, что ты мною пренебрегаешь, а я в душе моей за это на тебя не обижусь.
В Федоре от этих слов даже сердце заныло.
— Нет, — говорит, — Абрам, ты мне друг от младых ногтей и никогда меня ничем не обидел, и я тебя не могу обидеть таким обхождением.
— Ну, смотри, как знаешь, — отвечал Абрам и, поцеловав Федора, добавил сквозь слезы: — Бог один знает, к чему эти испытания; но будем друг другу верны — и Бог не постыдит нашей верности».
Многое в сложении лесковской витиевато-красивой прозы следует объяснять, и самый простой пример — «не стесняйся дружбой ко мне», что значит, конечно, «если наша дружба вредит тебе, откажись от нее». Впрочем, это не пример индивидуального стиля автора, а значение, общепринятое в его время. Что же до авторского особого словоупотребления, то это живой источник для игры со словом, развивающей языковое чутье, и для работы, например, со Словарем В.И. Даля. И пример: «Разлюляй-измигул, гулевой мужичонко, шершавенький, повсегда он одет в зипунишечке в пестреньком — один рукав кармазинный, а другой лазоревый, на голове у него суконный колпак с бубенчиком, штаны пестрядинные, а подпоясочка лыковая; не жнет он и не сеет, а живет не знамо чем и питает еще хозяйку красивую да шестерку детей — на которого ни глянь, сразу знать, что все Разлюляевичи. Ходит он повсюду болтается, и никто разобрать не может: видит ли он добро в той темноте, что была до Гороха-царя, или светится ему лучшее в тех смыслах, какие открылись людям после время Горохова. Никто его не чуждается, а все зовут его «пустолайкою»; но измигул Разлюляй ни на чьи слова не обижается и за легким тычком не гоняется, а людей потешает и как устанет врать пустолайкою, то соловьем свистит, то лопочет варакушкой, на руках идет, боком катится и на всякий на разный манер притворяется». Так-то. А понять надо, что «измигул» — кто от работы уклоняется, шаромыга и шатун, в общем; «шершавенький» — прыщавый да косматый, всклокоченный; «кармазинный» — из ярко-алого сукна, от персидского kermez — кошениль; «пестрядинный» — из грубой пеньковой ткани, пестрой или полосатой, чаще синеполосой, идущей на шаровары и тюфяки (может, кто-то помнит?); «за легким тычком не гоняется» — не задирается попусту: «Хочешь, дерись, а за тычком не гонись» — так говорит пословица, и мы объяснить детям так же можем. Разлюляй же тот живет в повести «Час воли Божией», и ответы на поставленные в заголовок вопросы в ней же. Но это чуть позже.
А пока надо сказать, что в наступившем томительном возрасте ранней юности увлекательными должны оказаться повести «Гора» и «Аскалонский злодей». Чтобы томление разбавилось другим смыслом и обогатилось бы более полезным мечтанием, чем то, которое может поставить современная романтическая литература. Для юности, знакомой с Евангелием и незнакомой с ним, увлекателен будет рассказ о трудном преображении плотской страсти прекрасной Нефоры к златокузнецу Зенону в чувство более возвышенное и верное, за которое и земное приложилось им, и небесное стало обоим возможно. Эта повесть о молитве и о том, что есть «гора», которую можно двигать, и что есть «молитва», которою движутся «горы». А действие происходит в стародавние времена в Александрии египетской по сюжету древнерусского Пролога от 7 октября. Надо сказать, что в Коптской Церкви издавна почитается образ святого ХХ века одноглазого кожевника Симаана (Симеона), который и совершил ту молитву, что пред очи халифа Аль-Муиза обрушила гору в доказательство правоты христианской веры, а сам халиф принял крещение в церкви Св. Меркурия, где до сего дня в память о событии сохраняется Баптистерий Султана. Мощи же св. Симаана были обнаружены в 90-х годах прошлого века в церкви св. Марии в коптском квартале Каира и ныне окружены глубоким почитанием коптских христиан.
Изящная Тения из «Аскалонского злодея», язычница с христианской душой и жена христианина с лукавнующим сердцем, покажет томящейся юности образец удивительной чистоты и твердости в невыразимо трудных обстоятельствах, если внимать совету: «Храни чистоту! Вверх гляди, вверх!», как это сказал Тении молчальник Фермуфий. Кажется, что для современного юношества обстоятельства внешней жизни едва ли легче преодолимы, чем для Тении: слышнее и стократ увереннее в себе Поплии и Тивуртии, Милии и Раввулы современных массмедиа, призывающих наших детей к непотребству, буквально вынуждая сказать: «Час благосклонен». Однако современный юный «язычник», лишь «взглянув вверх», как Тения, сможет сказать: «Незримый, живущий за пределами нашего взора! Я внутри себя слышу Твой голос. Ты укрепил дух мой, я отдам свою жизнь за друзей, но мой дух возвращу тебе чистым!.. Мне не нужно напитка, отводящего память!»
Для тех же, кто не найдет скоро возможности прочитать лесковские сказки, так и быть, откроем ответы на поставленные в начале вопросы:
«Разлюляй говорит:
— Молви, девица: какой час важнее всех?
— Теперешний, — отвечала девица.
— А почему?
— А потому, что всякий человек только в одном в теперешнем своем часе властен.
— Правда! А какой человек нужнее всех?
— Тот, с которым сейчас дело имеешь.
— Это почему?
— Это потому, что от тебя сейчас зависит, как ему ответить, чтоб он рад или печален стал.
— А какое же дело дороже всех?
— Добро, которое ты в сей час этому человеку поспеешь сделать. Если станете жить по этому, то все у вас заспорится и сладится. А не захотите, то и не сладите».
